Какие они разные… Корней, Николай, Лидия Чуковские

Основное свойство саратовского климата – ветер. В Ленинграде тоже бывает ветер, но не при таких больших морозах. А здесь на днях было 15° мороза, и ветер такой, что с ног сбивает».

Еще через 10 дней дочь сообщила родителям:

«С хозяйкой, домоуправлением и пр. у меня всё отлично. И кормят меня хорошо. Сегодня за обедом ела на первое – куриный суп с лапшой, а на второе – индюшку с фасолью. Во.

Занимаюсь дома – английским, Бергсоном и стенографией, а в библиотеке 4 раза в неделю, с 3 до 6-ти – Аполлоном Григорьевым».

В ссылке девушка больше всего страдала от невозможности общаться с родными, друзьями и любимым городом, вспоминала:

«…Папины знакомые подыскали для меня в Саратове комнату на одной из центральных улиц… “с полным пенсионом”. Так что ехала я будто не в ссылку, а в санаторий.

Худо ли? Но разлучение с родными, друзьями, городом.

Ссылку я переносила гораздо трудней, чем тюрьму Здесь я имела случай убедиться в странной черте своего характера: я легче переношу одиночество, чем присутствие “не тех”. Каких это “не тех”? “Не моих”, не тех, с которыми сжилась, которых сама себе выбрала, с которыми связана общей любовью. К чему? К нашему городу, к Неве, к стихам, работе, книгам».

В Саратове все окружающие были для девушки чужими. 6 января 1927 года Чуковская описала отцу свое душевное состояние: «С людьми здешними, с которыми столкнула меня судьба и рекомендательные письма, совершенно не нахожу, о чем разговаривать; они меня раздражают тем, что они не те, и хотя несколько милых семейств меня постоянно зовут к себе, я нигде не бываю и не люблю, когда ко мне приходят. Не знаю почему, но мне легче быть совсем одной».

А позднее в «Прочерке» написала:

«Поезд, мчавшийся из Ленинграда в Саратов, доставил меня в другую среду… Были в Саратове интеллигентные профессорские семьи – две или три (например, семья профессора психологии Августа Адольфовича Крогиуса) – встретившие меня с участием, но я сообразила, что навожу на них тень, и постаралась не часто бывать там.

Рядовые же саратовцы к ссыльным относились с опаской и без симпатий. Они заняты были чем-то другим – не политикой и уж во всяком случае не литературой. Чем же? Я не улавливала».

Угнетала необходимость каждый понедельник отмечаться в ГПУ. Но у этой повинности была и положительная сторона – она увеличивала круг саратовских знакомых, за счет таких же ссыльных, вынужденных в тот же день туда же являться на поверку. «Эти благородные люди, – вспоминала позже Чуковская, – по-своему меня оберегали: я была среди них самая молодая. Оберегали, помогали, – но вряд ли полюбили меня, как и я, принимая наставления и помощь и стараясь не спорить и слушаться, душевно с ними не сошлась».