Какие они разные… Корней, Николай, Лидия Чуковские

Она сидит в кровати, опираясь на высокие подушки, – приветливая, веселая, с разметавшимися неприбранными седыми волосами. Видимо радуется моему приходу, расспрашивает о моей болезни.

Я спросила, что говорят врачи, скоро ли выпишут из больницы и куда она после больницы отправится.

– Выпишут меня скоро. Уже научили ходить. Требуют, чтобы я ни в коем случае после больницы никуда не ехала, кроме специального санатория. Сразу. А я поеду на Ордынку. Я никуда из Москвы не уеду, не повидав всех друзей».

Потом было два разговора по телефону.

20 февраля:

«Лидия Корнеевна, когда же вы, наконец, приедете? Я очень соскучилась, а вы все больны и больны. Поправляйтесь скорее и приходите… Если вы не скоро поправитесь, я приеду вас навещать. Ждите!»

Последний телефонный разговор состоялся 27 февраля. Ахматова попросила: «Приходите скорее!»

Через несколько дней, почувствовав себя лучше, Чуковская позвонила на Ордынку и услышала: «Двадцать минут назад она с Ниной[140] уехала в Домодедово».

Там, в специализированном санатории, 5 марта 1966 года Анна Ахматова ушла из жизни.

Об этом Лидия Корнеевна узнала в тот же день, от своей дочери. Тогда же записала в дневник:

«Я встала с утра, самостоятельно мылась, из ванной прошла на кухню. Люша у плиты.

– Ну, как ты себя чувствуешь? – спросила она необычно бодрым голосом.

– Крепче гораздо.

– Не стой. Тебе стоять вредно.

Люша придвинула мне табуретку. Я села.

– Мама! Случилось ужасное несчастье. Сегодня утром в Домодедове умерла Анна Андреевна».

Не стало отца

После смерти Ахматовой у Чуковской остался один человек, которого она любила и который нуждался в ее заботе, – отец.

Корнея Ивановича не стало 28 октября 1969 года.

Как провожали в последний путь патриарха отечественной литературы, записал Ю. Г. Оксман:

«Лишь незадолго до конца прощания появляются те, кто по традиции завершает ритуал, кто попадает потом на ленты кино и фото хроники: Полевой, Федин. Говорят, Лидия Корнеевна Чуковская заранее передала в Правление московского отделения Союза писателей список тех, кого ее отец просил не приглашать на похороны. Вероятно, поэтому не видно Аркадия Васильева и других черносотенцев от литературы. Прощаться пришло очень мало москвичей: в газетах не было ни строчки о предстоящей панихиде… Пришел тяжело больной Шостакович. В вестибюле ему не позволили снять пальто. В зале запретили садиться в кресло. Дошло до скандала.

Корней Иванович в мантии доктора литературы Оксфордского университета. Переделкино, 1963

Гражданская панихида. Заикающийся С. Михалков произносит выспренние слова, которые никак не вяжутся с его равнодушной, какой-то даже наплевательской интонацией: “От Союза писателей СССР…”, “От Союза писателей РСФСР…”, “От издательства Детская литература…”, “От министерства просвещения и Академии педагогических наук…” Все это произносится с глупой значительностью, с какой, вероятно, швейцары прошлого века во время разъезда гостей вызывали карету графа такого-то и князя такого-то. Да кого же мы хороним, наконец? Чиновного бонзу или жизнерадостного и насмешливого умницу Корнея? Отбарабанила свой “урок” А. Барто. Кассиль исполнил сложный словесный пируэт для того, чтобы слушатели поняли, насколько он лично был близок покойному. И только Л. Пантелеев, прервав блокаду официозности, неумело и горестно сказал несколько слов о гражданском лике Чуковского. Родственники Корнея Ивановича просили выступить Л. Кабо, но когда в переполненном помещении она присела к столу, чтобы набросать текст своего выступления, к ней подошел генерал КГБ Ильин (в миру – секретарь по оргвопросам Московской писательской организации) и корректно, но твердо заявил ей, что выступать ей не позволит.

Тело Корнея Ивановича выносят из зала. При жизни он был на голову выше большинства своих собеседников. Теперь его тело кажется огромным. Автобусы и легковые машины направляются в Переделкино… Из репродуктора равнодушный голос Михалкова звучит еще более мертво и фальшиво… Но вот в группе “начальства” возникло какое-то беспокойство. Пожелал выступить Павел Нилин. Ильин и Михалков не впускают его на трибуну, но с упрямым Нилиным спорить трудно. Вот он уже на помосте, огромный, косолапо переступающий на шатких досках. Поднял большую руку. Люди замерли. Прислушались. Над грязным косогором впервые зазвучала человеческая речь.

Глухо застучали молотки по дереву, толпа стала подаваться на верхушку холма, поближе к вырытой могиле… Человеческие толпы заполнили могилу Пастернака. Отсюда хорошо виден последний акт похорон.

Могилы Марии Борисовны и Корнея Ивановича Чуковских

Они были очень разными: одухотворенный, идущий по жизни как корабль под полными парусами Борис Леонидович и прочно стоящий на земле, мудрый и хитрый мужичок Корней Иванович.