Помимо названных выше, была еще одна причина успеха «Крокодила» – автор почувствовал звучание надвигающейся революции и передал его в поэме, скорее всего, бессознательно. Не назвавший своего имени рецензент писал в газете «Северная Коммуна» 7 февраля 1919 года: «Эта забавно изложенная поэма, несомненно, может доставить детям большое удовольствие и своим содержанием, и своими рисунками. В ней даже есть и мораль: для счастья людей необходимо отделаться от всего, что есть в них зверского. По всей поэме проходит та мысль, что революция, хотя и проглотила царское насилие, но все же создала новое, обусловленное контрреволюцией, походом на Петроград всякого рода зверья. И только человек, внутренне перерожденный, устанавливает рай на земле».
«Крокодил» увидел свет в тот момент, когда рушилась империя Романовых. Тогда же могла разрушиться и семья Чуковских.
Корней Иванович был неравнодушен к женщинам. Ольга Грудцова (ей автор подарил 19-е издание «От двух до пяти» с надписью: «Душе души моей») в мемуарах, обращенных к Чуковскому, сказала: «Вы гордились своей повышенной сексуальностью и вместе с тем стыдились ее. “В молодости, после напряженной работы в газете, все журналисты шли кутить в ресторан, а я – к жене кого-либо из них”. Вы мне рассказывали о своих многочисленных связях с женщинами». Сам Корней Иванович написал старшему сыну 30 марта 1951 года:
Чуковский любил жену, и все же заглядывался на молодых женщин. Он считал, «что без сексуальности нет таланта, что в ней источник творчества».
Во время написания «Крокодила» Корней Иванович был увлечен Сонкой – Софьей Сергеевной Шамардиной. Тогда же за Сонкой ухаживал Владимир Маяковский. Поэт оказывал знаки внимания и Марии Борисовне Чуковской. Ее сын Николай вспоминал:
«…Мне не раз приходилось слышать легенду, будто женщины редко влюблялись в Маяковского. Полагаю, что это совершенно неверно. Помню, в те годы в Маяковского пылко была влюблена одна куоккальская дачевладелица, некая г-жа Блинова, и об этой любви ее я слышал от взрослых немало толков.
Дача Блиновой находилась на Прямой дороге, рядом с дачей родителей художника Юрия Анненкова. У нее были два сына, Зёзя и Кука, один чуть постарше меня, другой моих лет. И Блинову, и ее мальчиков я хорошо знал в течение всей моей куоккальской жизни, но был ли у нее муж, не помню. Это была красивая женщина лет тридцати восьми. Ни к искусству, ни к литературе она не имела никакого отношения, но, как все куоккальские интеллигенты, бывала и у Репина, и у нас, и у Анненковых, и у Евреинова. Над ее безнадежной любовью к Маяковскому потешался весь куоккальский кружок. Она ловила его на всех углах, делала отчаянные попытки затащить его к себе на дачу, но он бывал у нее редко и неохотно. Родителей моих особенно смешило то, что она, до тех пор сторонница самых мещанских взглядов на искусство, внезапно стала пламенной проповедницей футуризма.