Какими мы стали

Конечно, Вик вспоминал – хотя бы рассказывая другим про отрезанную руку, которая на самом деле не рука, а кисть, и не то чтобы отрезанная: нож едва-едва в кость уткнулся. И думал: как хорошо, что нашли учителя. А ведь – страшно представить! – мог бы не выдержать, сойти с ума, умереть по своему отчаянному желанию…

Что потом, спустя шесть лет, порывался – это неважно. Главное – тогда подобрали пазл, которым рассыпалась жизнь, рассыпался он сам, и помогли сложить: в четыре-то руки удобнее.

Спасибо.

Вику снится учитель – наполовину седой, в знакомом бордовом свитере, с зажатой в зубах сигаретой. Они сидят на изученной вдоль и поперек кухне – вернее, это Вик сидит на стуле в углу, как всегда сидел, а учитель курит у вытяжки. Раньше ее не было; возраст берет свое, тяжко в окно выходить – или просто надоело?

Все настолько реальное – и прохладная клеенка на столе, и шум редких машин, и кружева сигаретного дыма, – что хочется укусить себя за палец: я точно сплю?

«Точно», – знает Вик. И улыбается, потому что не может не улыбнуться.

– Что, совсем большой и взрослый вырос? – в голосе учителя – привычная насмешка, от которой веет обаятельным оскалом; а глаза, как обычно, добрые и хищные.

Ничего не изменилось – и даже Вик будто не изменился.

Наверное, поэтому хочется отмахнуться: «Да какое там!» Но Вик прикусывает кончик языка: со многим можно не соглашаться, но отрицать, что с четырнадцати лет действительно вырос, – полная глупость.

Остается кивнуть:

– Я теперь зам в хтоническом агентстве, людей жру… в смысле провожу через хтоническую тень. И… мне двадцать семь.

Зачем прибавил последнее, понятия не имеет. Возраст – это всего лишь возраст; глупые циферки, которые растут с каждым годом, ничего с собой не принося.

– Надеюсь, в одноименный клуб вступать не собираешься? – подмигивает учитель, выдыхая дым.

– Я ж не музыкант, – отмахивается Вик, – куда мне. Да и… жить в последнее время все больше и больше нравится, как ни странно.

Если подумать, ничего странного нет: работа, которая позволяет раскрывать хтоническую природу; друзья, спокойно относящиеся к чудовищным закидонам; девушка, готовая принимать и даже разделять самые специфические предпочтения. Но после долгих месяцев бессилия, бессмысленности и дурацких суицидальных шуток, которые бормотал под нос исключительно с целью затормозить на этапе теории и не дойти до практики, – после этого всего невольно удивляешься, когда жизнь оказывается не такой уж невыносимой.

А когда у нее обнаруживается еще и приятная сторона…

Учитель ничего не должен знать о сложных временах: в реальности на тот момент давно разошлись. Но, можно подумать, все-таки знает – в один шаг оказывается рядом, обнимает и шепчет:

– Так тобой горжусь.

И Вик тает, словно никогда не грелся в объятиях и не слышал ни единого хорошего слова. Даже слезы скатываются по щекам и тонут в колючей бордовой шерсти.

Интересно, в реальности его свитер был таким же колючим?

– А вы мне специально снитесь? Или это выверты подсознания?

– Кто ж тебе скажет, – хмыкает учитель.

Он не намекает, что пора разрывать объятия, не отталкивает; и Вик прижимается щекой к его груди. Много лет мечтал обнять: он же не просто какая-то хтонь, он учитель, проводник, почти второй отец; и вот сегодня…

Память сохранила его одеколон – всегда бледный, приходилось чуть не по-собачьи принюхиваться, чтобы уловить: любопытно же! А сейчас, вблизи, слышно как никогда ярко.

Даже не думал, что во снах бывают запахи.

«Скажите… А тогда, тринадцать лет назад, это были вы или?..»

Вик, отстранившись, ничего не спрашивает: пускай тайна остается тайной. Но, кажется, он слишком громко думает – потому что учитель кивает. И не просто кивает – подчеркнуто, выразительно, так что ответом это не посчитает только дурак. А Вик, конечно, не дурак. Правда, удерживаться во снах все равно не умеет – просыпается, как всегда, на самом интересном месте.

И улыбается, глядя в потолок.

На вопрос со словом «или» ответить: «Да» – очень в духе учителя.

Просто поговорить

– Здрасьте, «Хтонь в пальто» слушает!

– Я… Я слышал, что у вас есть Лютый, который отлично пьет чай. Можно я… мне… Может он взяться за заказ?

– Без проблем! Вам сейчас или?..

– Сейчас.

– Давайте адрес, все будет.

В последнюю неделю погода сошла с ума: то жара, что аж асфальт плавится, то гроза с градом. Абсолютно не метеозависимый Лютый каждый день начинает с кофе – и вспоминает фразу из сборника рассказов, который однажды дала почитать Лена: «Мартовской погодой управляют какие-то психи»[7].

Их августовской – тоже. Скорее бы пришел темный, холодный, но стабильный сентябрь…

Добравшись до работы, Лютый даже не пытается запихать в себя еще одну кружку кофе, крепкого черного чая или чего-нибудь еще бодрящего. Просто ложится на подоконник, сворачивается в клубок и надеется, что ближайший срочный заказ достанется Лии. А лучше – чтобы вообще заказов не было.

Кажется, в мечтах об отдыхе он совершенно неприлично отключается – потому что просыпается от голоса Криса:

– Эй, соня, тебя на чаепитие зовут.