Какое надувательство!

Я поднялся по лестнице, на площадке свернул направо и вошел в спальню Джоан. Яркая, веселая комнатка, окна выходят на дорогу. Двуспальная кровать, аккуратно заправленная, розовое пуховое одеяло, несколько бледно-голубых думочек разложены вокруг подушек. А посреди всего этого восседает фигура, которую память извлекла из самых дальних своих уголков: вытертый желтый плюшевый медведь по имени Варнава — Джоан спала с ним с младенчества. Я заметил, что глаза у него уже разные — один черный, другой голубой. Наверняка оторвался совсем недавно, и перед мысленным взором у меня вспыхнула трогательная картинка: Джоан сидит в изножье кровати, в руках — иголка с ниткой, пришивает пуговицу, терпеливо восстанавливая зрение этой ветхой реликвии детства. Я не стал его трогать. Осмотрел аккуратные книжные полки, семейные фотографии, письменный стол с подарочным набором ручек и блокнотов, лампу с ситцевым абажуром от „Либерти“. На углу лежала стопка официальных на вид скоросшивателей на кольцах, рядом стояла картонная коробка с какими-то бумагами и заметками. На ночном столике — ничего, кроме недопитого стакана воды, коробки салфеток и журнала, на обложке которого — два гордых зеленых бомбардировщика в полете и подпись: „„Харрикейн модели 1“ — боевая победа Британии“. Я улыбнулся и взял журнал. Воскресное приложение к газете, вышел пару месяцев назад с моим детским рассказом. Интересно, у Джоан просто не дошли руки его убрать или он лежит тут по какой-то причине — любоваться, читать на ночь… Меня бы это нисколько не удивило.

Если так, то как я могу над этим насмехаться: я сам читал и перечитывал материал достаточно часто и даже теперь не смог устоять — присел на кровать, раскрыл журнал на знакомой странице и вновь окунулся в теплые воды мелкого тщеславия.

Майкл Оуэн — гласило предисловие — родился в Бирмингеме в 1952 году, и критика недавно восторженно приветствовала два его романа — „Случайности случаются“ и „Любовное касание“.

Майклу было всего восемь лет, когда он создал своего первого литературного персонажа — викторианского детектива с экзотическим именем Джейсон Голавл, героя многочисленных приключенческих историй, самая длинная и увлекательная из которых называлась „Замок загадок“. Мы хотим представить здесь ее начальные страницы. К сожалению, это не первое произведение серии — более ранняя детективная история, касавшаяся упоминаемого здесь персонажа по имени Томас Ватсон, была утеряна. Однако Майкл уверяет нас, что эти страницы и без того смогут познакомить читателей с миром Голавла и его помощника Ричарда Марпла — „воскрешенными Холмсом и Ватсоном с изрядной дозой сюрреализма“.

Замок загадок

Глава первая

Джейсон Голавл, выдающийся детектив XIX века, сидел за резным деревянным столом напротив своего спутника Ричарда Марпла, сопровождавшего его во многих приключениях.

Джейсон был среднего роста и волосы имел светлые. Из них двоих он был более-менее самым смелым, но и Ричард был крайне отважен. Волосы Ричарда были темными, а рост — очень высоким, но у Джейсона имелись мозги. Без Ричарда он обойтись не мог.

Видите ли, Ричард умел совершать спортивные подвиги, а Джейсон — не умел. В Британии они составляли весьма солидную парочку.

В данный момент они были погружены в Шахматную Партию. Доска у них была старой и грязной, несмотря на все усилия Джейсона ее надраить. Джейсон двинул конем и улыбнулся.

— Шах, — изрек он.

Однако Ричард пошел слоном и съел коня Джейсона.

— Проклятье!

Джейсон сидел крайне неподвижно и едва дышал. Он всегда так поступал, когда нужно было подумать. Он пошел ферзем.

— Шах и мат!

— Вы победили, молодец.

Двое пожали друг другу руки и снова уселись.

— Мне становится исключительно скучно, — объявил Джейсон. — Мне хочется о чем-нибудь задуматься. Я хочу сказать, что шахматы тоже годятся, но хочется чего-нибудь вроде этого дела Томаса Ватсона, а кстати, как там наш Томас?

— Боюсь, не очень хорошо. Рука у него еще не зажила.

— Ему грозит смерть или еще хуже?

— Ему грозит смерть.

— Грозит? Это нехорошо. Мы должны его увидеть. Как насчет завтра или послезавтра?

— Завтра будет удобно.

— Тогда, может быть, и отпразднуем?

— Разумеется — если жена разрешит. Э-э… который час?

— Пять минут одиннадцатого.