Какого темного?

В любви, как на войне кровавой,
Есть те, кто в битве победил.
А есть, кто был окутан славой,
Да только голову сложил.

И выбор сложным оказался —
Бороться или же упасть.
Я не умел, увы, сражаться,
И в сердце победила страсть.

Что делать мне? Ведь я захвачен
Врагом по имени любовь.
И был мне, видно, предназначен
Удел погибших за нее.

Мой свет с твоею тьмой несхожи,
Ведь тьма не любит ярких дней.
Но нет светлей любимой кожи,
Любимых глаз твоих — темней.

Что делать мне? Ведь я не в силах
Свою любовь убить в бою.
И заплачу за счастье милой,
Коль та захочет, жизнь свою.

Судьба — насмешница, а значит,
Не знать мне счастья — только ты
Мне улыбаешься и ранишь
Кинжалом острым красоты.

Что делать мне? Я погибаю,
Не проклинаю, а клянусь,
Что может стать моим спасеньем
Прикосновенье милых уст.

И если тьма со светом может
Соединиться хоть на миг —
Пусть станет грудь моя как ножны
Для слов признания твоих.

Что делать мне? Любовь не в силах
Забыть, о милости молю.
Уж если смерть — то рядом с милой,
С последним пламенным «люблю».

Я даже расчувствовался. Печальная баллада. А главное — краткая. Ладно, стоит признать, эльф пел так, что заплакали бы даже камни. Вот и Ранибетта вытирала платочком покрасневшие глаза. Это был успех! Если не в соревновании, так в любви точно.

Сам Лави бросил печальный взгляд на возлюбленную, чтобы у той не осталось сомнений, кому адресована песня, и медленно пошел к скамье.

— Ну как? — шепотом спросил он, наблюдая, как на поле выходит стихийник.

— Высший уровень, — без лести ответил я. — Живи ты в темной столице, я бы предложил тебе высокую должность в королевском театре.

— С ума сошел? — фыркнул эльф. — Не стал бы я выступать перед темными. Искусство — это от души, а когда дело касается денег, все волшебство пропадает.

Я задумчиво кивнул. Может, мой ушастый друг и прав. Откуда мне знать? У темного властелина деньги есть всегда. А вот искусства зачастую не хватает.

Стихийник, стоит признать, не удивил. Он демонстрировал свою способность управлять стихиями. Жонглировал ледяными глыбами, заставлял землю дрожать, а ветер играть на струнах арфы. Интересно, но не более того. Боевик Расмес порадовал больше. Друзья по факультету притащили для него одну из ледяных глыб, оставленных Парадием, и Расмес с помощью боевых приемов высек из нее статую девушки. Кажется, даму опознали, потому что послышались смешки. Хорошо хоть, над эльфом не насмехались, а то мой список врагов удлинился бы на треть.

Я ждал проклятийника и некроманта. Они выступали подряд. Когда Берт Лион начал показывать фокусы, у меня чуть челюсть не встретилась с землей. Нашелся фокусник! Нет, совсем не то. Он проигрывал даже боевику. Что ж, одарив Лиона магически, на другие таланты судьба оказалась скупа.

Следующим на поле вышел Ник Роберин. Мы с Лави подались вперед — до этого эльф чувствовал, что выступающие ему не конкуренты, а скорее примеры, позволяющие увидеть его собственную одаренность. Впрочем, некромант удивил. Он, словно из воздуха, достал стул и поставил в центре поля. Играть будет? Или залезет на него, чтобы было лучше видно? Но Роберин просто сел.

— Некромантия — это не магия, — начал он, и я чуть не поперхнулся. — Это настоящее искусство. У каждого из нас есть те, кто ушел за грань, не услышав самого главного. Сейчас я предоставлю вам возможность сказать то, что вы хотели. И, клянусь, вас услышат.

Врет. Это физически невозможно. Во-первых, нас здесь слишком много. Во-вторых, некромантия — сложная штука, она не терпит массовости. Поэтому затея была в корне неудачной.

— Попрошу всех замолчать, — голос Роберина звучал так, словно способен был заморозить. И вдруг повисла тишина. Казалось, можно услышать стук собственного сердца. Почему-то стало не по себе. Ник начал читать заклинание. По коже пробежали мурашки, ощутимо похолодало. Я закрыл глаза — и вдруг явственно увидел бабушку. Странно, учитывая, что даже не помнил ее лица. Оказалось, она была высокой, русоволосой и совсем еще не старой. Синие глаза смотрели ласково. Так в Темном королевстве не глядят.