Кактус. Никогда не поздно зацвести

Странно было вновь нажимать бронзовую кнопку звонка похоронного бюро спустя двадцать семь лет. После кончины матери у меня не было причин здесь появляться, потому что похоронами занимался Эдвард, и я не испытывала желания смотреть на мертвое тело. А с какой стати? Эдвард подтвердил личность усопшей, врач удостоверил смерть. Мой брат способен на самые гнусные проделки, но даже мне кажется маловероятным, чтобы он умертвил мать или держал ее взаперти, а врачу подсунул тело другой пожилой леди, скончавшейся от естественных причин. Стоя у ресепшена в ожидании, когда мне вынесут пепел матери, я вспоминала совсем иные чувства, обуревавшие меня после смерти отца. Он умер, когда мне было семнадцать. В те дни я была не так прагматична, как теперь (я бы приравняла себя юную к молодому, еще не окрепшему растению), и мне казалось важным увидеть отца в последний раз – возможно, потому, что наши с ним отношения были сложными, или из-за того, как он доживал последние годы и отчего скончался. Так или иначе, через два дня после смерти отца я решила зайти в похоронное бюро по дороге из школы. Когда я в последний раз видела папу живым, буйная шевелюра доходила ему до плеч, а борода была нечесаная, запущенная. В гробу же он лежал чисто выбритым и аккуратно причесанным – волосы не скрывали лица. Вместо поношенной одежды, в которой я привыкла его видеть, отец был завернут в шелковистую белую ткань, собранную у шеи, как высокий воротничок церковного хориста. Есть плоская шутка – «после смерти отдохнем», но отец действительно выглядел удивительно мирно. Безмятежность нарушала только короткая хлопчатобумажная нитка, примерно с полдюйма, торчавшая между ресницами левого глаза. Я не могла этого так оставить – взялась двумя пальцами и потянула, однако нитка словно застряла между веками покойника. Я потянула сильнее, и вдруг мне показалось, что веки вот-вот распахнутся, и мне в руку выпадет комок ваты. Я выпустила нитку, оттолкнула помощника гробовщика, который маячил у зала прощаний, и кинулась бежать. На другое утро матери пришлось звонить в похоронное бюро, чтобы вернуть мой школьный портфель.

Сидя в поезде, я невольно поддалась любопытству – что же все-таки мне отдали. Прорезав скотч пилкой для ногтей, которую я ношу в косметичке, я откинула крышку коробки. Внутри обнаружилась не пластиковая банка с завинчивающейся крышкой, как я ожидала, а изящный прямоугольный ларчик. Угрюмого вида дама, сидевшая наискосок и битых полчаса гуглившая основания для развода, уставилась на ларец круглыми глазами, а потом странно поглядела на меня. Что ж, некоторые люди просто не умеют заниматься своими делами. Я повертела ларчик в руках, разглядывая со всех сторон. Гладкий полированный дуб, на крышке серебристая пластинка, где простым шрифтом выгравировано имя моей матери и даты ее рождения и смерти. Я и сама выбрала бы что-то подобное. Меня даже удивило, что Эдвард принял на себя труд заказать такую шкатулку… Впрочем, если бы его волновала судьба праха, он бы не забыл перезвонить в похоронное бюро. Я не представляла, что делать с ларцом и его содержимым, но, по крайней мере, теперь они в надежных руках, а это немаловажно.

На следующий день я была записана на прием к гинекологу. Скрепя сердце я смирилась с необходимостью известить непосредственную начальницу Труди о моей беременности, чтобы мое отсутствие было классифицировано как связанное с грядущим материнством. Рано утром, прежде чем в офисе появились другие сотрудники, я зашла в ее кабинет, собираясь изложить вопрос в самом лаконичном и деловом ключе, не смакуя интимные подробности. Постучав, я вошла и с порога объявила, что я беременна, на основании чего потребовала полдня отгула.

– Сьюзен, я так за вас счастлива, прямо и не знаю как! – воскликнула Труди, выбегая из-за стола и хватая меня в охапку. Руки у нее оказались сильные, как у землекопа, что, по моим предположениям, связано с неизбежными хлопотами по уходу за маленькими детьми. Через несколько секунд во мне поднялась паника – я не знала, как высвободиться из кольца объятий, но наконец ее хватка ослабла, и Труди отступила на шаг взглянуть на меня: – Я всегда надеялась, что однажды это случится и с вами! Обязательно говорите, чем я могу помочь. О, какая замечательная новость!

Реакция Труди была настолько непропорциональной сообщенному мною известию, что я удивилась. Улизнув от дальнейших объятий и радостного лопотания, я вернулась в общий зал, все еще пустой, выровняла мои канцелярские принадлежности, убедилась, что стопки бумаг лежат параллельно краю стола, и проведала, как обычно, свою коллекцию кактусов. Я заметила, что если сдвинуть их чуть теснее, хватит места еще для одного горшочка.