Кактус. Никогда не поздно зацвести

– Хорошо, а вам – что-нибудь посовременнее. Дискурс ведь тоже не стоит на месте. Взять хоть сказки: раньше принцесса обязательно выходила за принца, иначе какой же это счастливый конец, но стоило прийти первой волне феминизма, и такой финал показался малодушием: ни одна уважающая себя принцесса не расстанется со свободой воли ради свадьбы с каким-то там принцем… бросьте мне еще одну с апельсиновой начинкой… Тогда это воспринималось глотком свежего воздуха, но сейчас сказки вообще заканчиваются как угодно: принцесса может остаться с принцем, с лакеем или вообще одна, или с другой принцессой, или с шестью кошками, или решить, что она сама хочет быть принцем, и ни один вариант не делает ее больше или меньше феминисткой. Тут все дело в том, чтобы понять, кто вы и чего хотите, и остаться верной себе.

– Интересная точка зрения. Знаете, пусть мы не всегда согласны друг с другом, но мне нравится, что у вас есть свое мнение. По крайней мере, вам не все равно.

Перед уходом Кейт собрала цветную фольгу от конфет и сложила в пустую коробочку, пояснив, что будет с Авой делать елочные игрушки.

На следующий день Роб должен был завезти вещи моей матери, которые я решила оставить у себя. Утром он приедет из Бирмингема с Эдвардом, высадит его у дома приятеля и поедет ко мне. По словам Роба, он не сказал Эдварду ни о том, что временно приютил мою мебель, ни о том, что везет мне коробки; мой брат ошибочно решил, что кореш навещает престарелую родственницу, а Роб не стал его поправлять. Страшно правдоподобно! С какой стати Робу так поступать, если это не часть плана, состряпанного ими обоими? Или же он подспудно обижен на Эдварда, который заставляет его поступать вопреки велению совести? Не исключено, но я не видела тому доказательств. А вдруг у Роба раздвоение личности? В таком случае он тщательно это скрывает. Может, он достаточно проницателен, чтобы увидеть – я права, а Эдвард не прав? Сомнительно. Есть ли у него какие-то личные причины мне помогать? Конечно, нет. Мы едва знакомы, между нами нет решительно ничего общего, к тому же Роб твердо вознамерился воссоединиться со своей Элисон. Единственное логическое объяснение заключалось в том, что Эдвард, через своего марионетку, старается держать врага поближе.

– Эд рвет и мечет, – признался Роб по телефону, когда звонил подтвердить договоренность. – Если бы он знал, где ты живешь, вышиб бы твою дверь.

– И какие же причины у моего дражайшего братца питать ко мне больше антипатии, чем обычно?

– Пару дней назад он позвонил в похоронное бюро, чтобы забрать прах вашей матери, а ему ответили, что урну уже выдали тебе. Он пришел в ярость, хотел сразу же тебя набрать и высказать, что думает о грабителях могил, но я убедил его остыть и не торопиться.

– Значит, он так трясется над пеплом нашей матери, что всего-то спустя три месяца вспомнил его забрать? С точки зрения закона у меня столько же прав на эту урну, сколько у него. Имущественное право прописано предельно ясно. Эдвард может злобствовать сколько угодно, но праха он не получит.

– Но зачем же было увозить урну тайком? Это малость нечестно, если хочешь знать мое мнение. Я между вами не суюсь, а только предупреждаю, что Эд на тропе войны. Он сказал, что не парился насчет твоей попытки оспорить завещание, потому что у него голова другим занята, но тут он прямо взбеленился, снова припомнил ценности, которые ты увезла после похорон, и грозился их отобрать.

Все вышеперечисленное, не сомневаюсь, было передано мне по договоренности с Эдвардом. Полагаю, мой брат считал, что я так испугаюсь его гнева, что сразу подниму лапки кверху, как комнатная собачка. Ему давно пора понять – я совсем другой породы.

Как вы знаете, я немного горжусь своими хорошими манерами и корректностью общения. Пусть Роб сообщник моего брата, но я сочла недопустимым не пригласить его на обед в благодарность за привезенные коробки. Впрочем, не только вежливость стала подоплекой культивирования нашего знакомства.