Каледонский безумец

   Когда шёпот шагов отдаётся раскатным эхом.

   И безудержным смехом

   Из брюквы содеянная голова

   Вдруг предстанет вместилищем духа великого Брана,

   Что наши дома от вселенского зла хранит неустанно,

   Взошедшего в мир бестолковых людей

   Из вселенских глубин.

 Что такое Самайн?

   Это радость прихода гостей,

   Когда бедным богатые дарят еду безвозмездно.

   Это смертная плата за нарушение гейсов,

   Когда самый великий герой

   Обедает братом своим;

   Это жизнь, что казалась игрой

   На доске, где фигуры так часто похожи на нас,

   И у каждой собственный грим;

   Это грань между всепоглощающей тьмою и яростным светом,

   Где всякому делу свой час.

   И боги приходят к тебе и ждут прямого ответа

   О том, кто ты есть,

   Кем был и кем будешь, во имя кого и чего,

   И сколько лососей тебе предстоит ещё съесть,

   Дабы понять, что тебе не положено ни одного.

 Что такое Самайн?

   Это истая вера, что новый британо-ирландский год

   Будет лучше того, что прошёл;

   Это тихий, домашний накрытый стол,

   Это святость яблочных вод.

   И Рогатый Охотник выйдет из-за дерев

   И рукой мне взъерошит вихры,

   И я вспомню припев

   Той песни, с которой я начал путь в иные миры.

   И последние зёрна падут, и собраны фрукты, и к празднику скот зарезан,

   И для умерших предков в доме стоит еда;

   Но даже старый осётр, которому мир наш тесен,

   Не скажет тебе никогда,

   Что такое Самайн.

Феоган удалился раздавать указания, пребывая в святом убеждении, что в ближайшее время именно он, некогда нерадивый сын простого общинника, – суть самый главный в монастыре Килдар.

– Ты уже решила, что делать с пришлецами? – спросил Бригитту Мананнан.

– Почти. Это сейчас не столь важно.

– Хм, хорошо, если так. Может, мать с детьми тоже… отправить по делам? Разговор-то непростой намечается.

– Ох, Ман, пусть уж держатся поближе. На всякий случай. Даже прямо за пределами этой кельи теперь неспокойно. Фоморы с ними, с книгами, ежели что случится, новые напишем. Но ради этих детей я… никого в живых не оставлю, если придется выбирать.

«Услышат ведь!»

– Пускай. Если мы ничего не придумаем, станет уже всё равно, кто о чём услыхал или догадался. К тому же для всех будет опасным, если мы упустим из виду двух несмышлёнышей, способных несознательно наколдовать, вызвав этим приступ Безумия у пришлецов. Не переживай, девочка, – произнесла богиня, почувствовав на себе новый, ещё более тревожный взгляд Ллейан, – вперёд твоих детей в любом случае сначала умрём мы с Мананнаном. Согласись, жизнь двух богов далеко не последнего порядка – это неплохой залог безопасности. Кстати, Ман, ты с детьми прошёл сюда через Аннуин?

– Да, ходили тропою Страшил. Ребятишкам оказалось интересно.

– Значит, когда вы появились, нигде в монастыре всплеска Безумия не произошло.

– По крайней мере, никто с диким криком не кинулся царапать нам лица.

– Попробуем допустить, что, даже если кто-то здесь и заражен Безумием, волшебство не вызывает приступ у единиц.

– Всё как в обычной жизни, Бриг, – Мананнан засмеялся своей внезапной мысли, – то, что не трогает одного, может сдвинуть с места целые народы.

– Однако твоя правда. В любом случае, теперь, когда все в обители распевают псалмы, вероятность таких неожиданностей низведена в ничто.

– Все заняты делом?

– Мне всегда нравилось, когда мы понимали друг друга с полуслова, Ман. Если мой расчёт верен, то… труд воистину – спаситель этого мира.

– Аминь, сестра, – рассмеялся Мананнан. – Что ж, я весь внимание. Сейчас тебя слушать особенно приятно. Когда ты принялась давать указания брату Туку, я будто снова оказался рядом с тобой на Равнине Столбов в пору второй битвы с фоморами.

– Да, только сейчас враг страшнее…

Мананнан повернулся к Блехерису:

– Спасибо, дружище, что не сдал. А то я забыл сменить обличье. Небось ваши монашки издалека засматривались.