Каледонский безумец

– С Безумием мира людей ещё можно было что-то придумать. Но с Безумием Аннуина… с Безумием Аннуина не справится даже сам Аннуин.

Тишина звенела недолго.

– В таком случае близнецам и их матери лучше всего остаться подле вас. Вы хотя бы понимаете, что происходит, – сказал Блехерис, и ему стало по-настоящему страшно.

– Итак, – задумчиво произнес Мананнан, – у нас под опекой, будем искренни, три ребенка и бывший друид, который, как и мы, связан словом – опекать, беречь и быть рядом. На носу гибель мира, что случится гораздо быстрее из-за наступления Самайна. У нас остаются считанные дни, и мы совершенно не знаем, что делать.

– Тогда давайте начнём делать то, что мы точно знаем, – сказала Бригитта. – Для начала решим вопрос с пришлецами, а затем доберёмся до Керридвен, чтобы перепоручить ей её родичей. Так, думаю, будет правильно. Да и испросить совета у кумушки Кер будет куда как проще, чем, например, мне докричаться до своего отца, а тебе, Ман, до твоего.

– Согласен, – вздохнул сын Моря.

В храме у корней многовекового дуба братия и послушники, мужчины и женщины, складно затянули псалмы. Феоган хорошо знал свою работу.

– Ллейан, – обратилась к ней Бригитта, – собери себя и детей, одень их потеплее. Очень скоро нам предстоит отправиться в путь. Думаю, Блехерис тебе сейчас поможет.

Я был беседой о несбывшемся

Нет, не глубже наш путь и не шире,

Чем основы легенды любой,

Но живём мы в поганейшем мире,

Где рифмуются «кровь» и «любовь».

Мы питаем свой мозг новостями

О вопросах, решённых за нас,

«Тем не менее выбор за нами», –

Мы солгали себе сотню раз,

На сто первый воскреснув, и снова

Убеждаемся в том, чего нет.

Мы не любим любить, но готовы

Ждать чужую любовь сотни лет.

Мананнан и Бригитта остались в келье одни. Богам не нужно печься о скарбе в дорогу. Богам иногда нужно поговорить друг с другом о том, что волнует лишь их одних. И в этом боги весьма сродни людям. И, как и люди, боги начинают говорить о сокровенном, лишь когда осознают, что больше такой возможности не представится.

… Тянут до последнего.

– Бриг, ты же знаешь…

– Знаю.

– Ну, а ты?

– Не знаю…

– Может быть…

– А может и не быть. Стоит ли сейчас?

– Стоило всегда.

– И где же ты был?

– Там, где не было нас обоих.

– Вот. Что-то всегда было важнее.

– Или кто-то.

– Не «кто-то». Мы сами для себя, какой видели свою жизнь, такой и жили.

– Мы же не люди, чтобы бояться смерти и спешить.

– Мы и не спешили. А сейчас уже, возможно, поздно.

– Снова нам не до нас?

– Нет «нас», Мананнан. И никогда не было. Всегда порознь и со своими заботами о мире.

– Об общем мире.

– Да, странно получается. Мир общий, а заботы разные.

– И ты не хотела бы…

– Не знаю. Не думала. Вернее, думала. Но давно. Из всей нашей вечности на самые важные слова – считанные минуты.

– Если всё это вдруг перестанет быть, я хочу в тот момент смотреть на тебя.

– Тогда смотри. Зачем снова откладывать всё на конец?

– Бриг, скажи, мы есть?

– Ты есть у меня, а я есть у тебя. Всё это время. Где бы мы ни были. Иногда быть друг у друга гораздо важнее, чем быть друг с другом.

– А если ты не права?

– Значит, я большая дура. Но так это или нет, мы с тобой никогда не узнаем.

– Почему же не узнаем?

– Не с чем будет сравнивать.

Я был толпой у монастыря Килдар

Искусной глупости творцы

Смешали правду с ложью,

И, как последние глупцы,

Мы опустили вожжи.

И нашу правду из-за спин

Рихтуют интересно

Отец кого-то, чей-то сын –

Безжалостно, нелестно.

И в этой правде лучше тот,

Кто красочней обманет,

И каждый раз не на живот –

На смерть творятся брани.

Но в этом яростном пылу

Сражений за придумки

Другие далеко в тылу

Уж набивают сумки.

И тот последний, кто падёт

За ложь, но не за правду,

Не осознает наперёд,

Как этой смерти рады.

И там, где целый лёг народ,

Уж раздают награды.