Калейдоскоп

На землю опустилась темная пелена, скрывавшая от человека все ориентиры – деревья, кочки, холмы. Идти на ощупь оказалось невероятно сложно, и Волкогонов вынужден был устроить привал, обосновавшись на сухой полянке, обрамленной невысокими березками, удерживающимися толстыми корнями за этот клочок земли, медленно сползающий в болото. Как ни странно, но он совсем не чувствовал голода и жажды. В стрессовом состоянии сознание порой отключает эти потребности, и организм сам выделяет запредельное количество энергии. Именно в такие моменты человек способен на настоящий подвиг, не всегда сознавая, что совершает его.

Волкогонов подумал было совсем избавиться от рюкзака, чтобы уменьшить вес, но вскоре отогнал эту крамольную мысль, понимая, что выход с Территории может надолго затянуться.

Проводник впотьмах порылся в рюкзаке и выудил консервную банку, не имея понятия, что находится внутри. На ощупь открыл ее и начал есть, не сразу ощутив вкус продукта, но даже когда понял, что это говяжья тушенка, не почувствовал никакого удовлетворения от принятия пищи.

Неожиданно вспомнилась первая встреча с Костровым, когда после Вспышки и отчаянного бегства людей со станции и из окрестностей он, беспрестанно давая гудок на всю округу, на всех парах ворвался на своем стальном драконе на станцию, чтобы спасти всех тех, кто застрял в Бекетове. Тогда он еще не знал, что «Вятка» уже позволила уйти всем, кого посчитала ненужными элементами, и навсегда заперла в своем чреве тех, на кого строила планы. Никто, кроме Кострова, не посмел провернуть подобный трюк, страх перед неведомым оказался настолько велик, что власти предпочли обнести Территорию колючей проволокой. Почему же в итоге на «Вятку» потянулись люди? О, это прекрасный вопрос! Но и ответ на него прост до безобразия – любопытство. Обычное человеческое любопытство. По крайней мере, так было в самом начале, пока «Вятка» не распробовала на вкус наше гнилое естество. После механизм отбора изменился, и она сама стала призывать к себе тех, к кому в душу желала заглянуть, и решала сама, кого оставить на правах гостя, а кого превратить в сувенир, который будет пылиться у нее в коллекции среди сотен таких же. Получается, теперь и Костров превратился в этакую безделицу. А сам Волкогонов? Оставался ли он тут в качестве гостя, который имеет право в любой момент уйти? Или пленника, которому путь восвояси заказан? Или он тоже потенциальный экспонат, просто еще не дозревший до роли полноценного сувенира или трофея?

Проводник закончил с трапезой и швырнул пустую банку в темноту, услышав в ответ всплеск – болото поглотило жестянку. Напившись холодной воды, он уселся, прислонившись спиной к березе и положив руку на грудь Кострова, который уже почти закоченел. Тащить его завтра станет еще тяжелее.

Странно все это, размышлял Волкогонов. Некоторые клиенты приходили на «Вятку» с таким набором грехов, что впору было сразу сажать их на электрический стул или самолично, как Шабаров, пускать таких деятелей в расход. Костров по сравнению с этими индивидами вообще казался ангелом во плоти. Или же Волкогонов просто чего-то еще не знает?

Странно было вот так сидеть рядом с мертвецом и строить догадки, когда машинист был еще жив буквально несколько часов назад… Ему даже почудилось, что мертвец под его рукой снова стал дышать, но это был всего лишь морок, усталость играла с Волкогоновым злую шутку, выдавая желаемое за действительное, а действительность была такова, что Костров сейчас оставался мертвее мертвого.

В темноте снова стало не по себе. Так случалось всякий раз, когда проводник встречал на Территории ночь. Ему казалось, что «Вятка» всматривается в его душу огромными черными бездонными глазами, выискивая в нем изъян, чтобы вскоре нанести новый удар, запутать его ум или завести на новую локацию, где приходилось напрягать все извилины, чтобы не сгинуть. Он закрыл глаза, отключая свое сознание. Только так он способен был хоть немного вздремнуть: нужно просто убедить себя, что вокруг ничего не происходит, поселить в своей душе покой и не реагировать на внешние раздражители – будь это кричащий от боли ребенок во мгле или хлюпающие шаги в опасной близости. Стоило только подумать об этом, как он слышал эти шаги, ощущал тяжелое дыхание чужака или рык неведомого монстра, которому никто не посмел дать имя.

Неожиданно в закрытые веки ударил свет, не такой яркий, как дневной, больше похожий на луч небольшого фонарика, но Волкогонов запретил себе открывать глаза, зная, что прямо сейчас может увидеть перед собой живого Кострова, который хлопнет его по плечу и станет убеждать, что все в порядке, а наутро вновь превратится в покойника.

– Николай Иванович!

Голос оказался совсем незнакомым: немолодой и хриплый, он явно принадлежал человеку, впрочем, это снова мог быть морок, и проводник не решался отреагировать на эти слова, припомнив, как «Вятка» представала перед ним в образе жены, отца и даже несуществующей дочери.

– Вы должны проснуться. Сейчас не время спать.