Калейдоскоп

Странно, отчего ему так тяжело далось прощание с Трофимом. Конечно, разлука вещь неприятная, это только естественно. Но чтобы в последние минуты расставания им овладел такой ужас, это никак не естественно. Ужас при одной мысли о предстоящем сыну путешествии в глубины Земли, ужас при мысли о чужом, подземном мире, хотя Каверну теперь вряд ли можно назвать чужой: исследователи уже почти сто лет занимаются ею, осваивают разные технологии, построили с помощью механоров герметичные ангары, живут в них, некоторые даже полюбили эту науку.

И, однако, лишь напряжение воли помешало ему в последние секунды перед спуском модуля выскочить к лифту с криком, взывая к Трофиму: «Вернись! Останься здесь!»

Это был бы, конечно, совершенно недопустимый поступок. Унизительная, позорная демонстрация чувств.

В самом деле, что такое спуск в глубокую шахту? Ничего особенного, во всяком случае, теперь. Когда-то путь в Каверну был событием, но это время давно миновало. Он сам туда спускался, даже провел в Обиталище безвылазно целых пять долгих лет. Правда, это заметно выше, чем жуткое инферно, но всё же… Это было… Он мысленно ахнул… Да, это было около тридцати лет назад. Дежурный механор распахнул перед ним дверь зала ожидания, и в лицо сразу же ударил гул и рокот многих голосов. В этом гуле было что-то такое жуткое, что он на миг остановился. Потом вошел, и дверь мягко закрылась за ним.

Прижимаясь к стене, чтобы ни с кем не столкнуться, он прошел в угол к свободному креслу и съёжился в нем, глядя на толчею вокруг.

Перед его взором в разные стороны сновали люди, шумные, суетливые, с чужими замкнутыми лицами… Чужаки, сплошь чужаки. Ни одного знакомого лица. Всем куда-то надо. Спешат. В последнюю минуту что-то вспоминают, мечутся туда-сюда…

В толпе мелькнуло знакомое лицо. Раскин подался вперед.

– Дядюшка! – крикнул он и почувствовал неловкость, хотя никто не обратил внимания на его возглас.

Механор остановился перед ним.

– Передай механику, – продолжил Дмитрий, – Мне надо немедленно возвращаться домой. Пусть начинает прогревать двигатель гравилёта. Мы улетаем!

– Сожалею, хозяин, – тихо заговорил Бэмс, – он не сможет сейчас этого сделать. Техники обнаружили неисправность в поворотном механизме додекаэдра, и теперь заняты его заменой. На это точно уйдет несколько часов.

– Не сомневаюсь, что с этим можно подождать до другого раза, – нетерпеливо возразил Раскин.

– Они говорят – нельзя. Сборку может прорвать в любую минуту. И вся энергия…

– Ладно, ладно, – перебил его Дмитрий, – Я понял, нельзя так нельзя. Возникло срочное дело, – заговорил он опять, – Только что вспомнил. Мне просто необходимо попасть домой, я не могу ждать несколько часов.

Он сидел как на иголках, глядя на мельтешащих людей.

Лица… лица…

– Может быть, вы свяжетесь по видеофону? — предложил Дядюшка, – И поручите кому-нибудь. Тут есть закрытый аппарат…

– Погоди, Бэмс, – Раскин помялся немного, потом продолжил, – Нет у меня никаких срочных дел. Но мне непременно надо вернуться домой. Не могу здесь оставаться. Еще немного, и сойду с ума. Мне ещё там, на площадке сделалось нехорошо. Да и здесь тоже не по себе. Знаешь, такое чувство…странное, ужасное чувство. Дядюшка, я…

– Я понимаю вас, хозяин, — ответил Бэмс, – У Николая Глебовича, вашего отца, была такая же проблема.

У Дмитрия перехватило дыхание, он вытаращил глаза от удивления:

– У отца?!

– Да-да, хозяин, поэтому он никуда и не выезжал. И началось это у него примерно в вашем возрасте. Он как-то решил съездить в Синеград, но так и не доехал. Вернулся с полпути. Он это как-то называл.

Раскин молчал, ошеломленный услышанным.

– Называл… – вымолвил он наконец, – Ну конечно, этому должно быть какое-то название. Значит, и отец этим страдал… А дед? Ты про деда моего ничего такого не знаешь?

– Нет, не знаю, хозяин, – ответил Дядюшка, – Когда меня доставили в ваш дом, ваш дедушка был уже в преклонных летах. А вообще это вполне возможно. Он тоже никуда не выезжал.

– Значит, ты меня понимаешь. Знаешь, что это такое. Мне невмоготу, я заболеваю. Постарайся нанять другой гравилёт, придумай что-нибудь, чтобы нам поскорее добраться до дома.

– Хорошо, хозяин, я вас понял, – сказал Бэмс, трогаясь с места, но Дмитрий остановил его:

– Дядюшка, послушай, а кто-нибудь еще об этом знает? Кто-нибудь…

– Нет, хозяин, – ответил Бэмс, – Отец ваш никогда об этом не говорил. И не хотел, чтобы я говорил, я это понимал.

– Спасибо тебе, – сказал Раскин.

Он снова съежился в кресле. Ему было тоскливо, одиноко, неуютно. Одиноко в гудящем зале, битком набитом людьми. Нестерпимое, выматывающее душу одиночество. Тоска по дому – вот как это называется. Самая настоящая, не приличествующая взрослому мужчине тоска по дому. Чувство, простительное подростку, который впервые уезжает из дому и оказывается один в незнакомом месте.

Есть у этого явления мудреное название – психоневроз, связанный с боязнью открытого пространства, а выражаясь по-простому – страх перед открытой площадью.