Калейдоскоп

У Хилари сжалось сердце при воспоминании об аборте. С тех пор она всячески избегала любых контактов с детьми. И вдруг — две племянницы!

— Ты еще помнишь французский?

— Еле-еле.

— Мари-Луиза говорит по-английски. Мамина заслуга.

— А как твой муж?

Хилари все было интересно. Муж… родители… образ жизни Александры… привычки… Есть ли между ними хоть что-нибудь общее? Уж конечно, не семейные интересы — ведь Хилари так и не создала семью…

Александра не стала скрывать.

— У Анри тяжелый характер. Он очень умен. Очень властен. Деспотичен. Хочет, чтобы все было по его воле — и в офисе, и дома. Не признает отклонений от идеала.

— И ты это терпишь?

— Привыкла. Понимаешь, Хилари, под внешней суровой оболочкой у него доброе сердце, и он нас любит. Любил… — Александра вздохнула. Что-то ждет ее в Париже?

— Не очень-то красиво получилось…

— Особенно для Меганы, — мягко добавила Александра, а та как раз появилась в дверях. Она укладывала Артура — он страдал от раздирающей внутренности боли. Мегана сделала ему инъекцию.

— Он умирает. Метастазы распространились по всему телу. Но он сохранил ясность ума и живость реакции.

— Старый ублюдок, — пробормотала Хилари. В глазах Меганы сверкнули искры.

— Не нужно так о нем говорить. Он искупил свои грехи, соединив нас. Чего еще можно требовать?

— Того, что он не в силах нам дать. Приличного прошлого… вместе…

— Мы все-таки выжили, Хилари… Даже ты. Смотри, какого ты добилась успеха! У тебя фантастическая работа, обеспеченная жизнь…

И одиночество… Об этом знала только Хилари, да Александра что-то подозревала. Она никого не любит… и ее — никто…

В это время вошел Джон Чепмен. В начале их разговора он тихонько испарился, чтобы дать им выговориться. И вообще — задание выполнено…

Александра первая спросила:

— Джон, мы с тобой еще увидимся? Теперь ты как родной.

Он горько улыбнулся.

— Нет. Разве что вам снова понадобится кого-нибудь искать… Надеюсь, этого не случится. Мавр сделал свое дело… Мне будет не хватать вас троих… — Он сжился с ними. Шаг за шагом проследил их жизненный путь, узнал их изнутри. И вдруг понял, что больше всего он будет скучать по Хилари. Сколько раз его сердце сжималось от жалости к ней. — Удачи вам!

— Спасибо.

Они поднялись и обменялись с ним рукопожатием, а Мегана смущенно чмокнула в щеку.

— Заезжай, если будешь в Кентукки.

— Те еще долго там пробудешь?

Он тянул время, не желая расставаться.

— В декабре у меня кончается стажировка, но я наверняка останусь. Родителям еще не говорила, но папа вроде догадывается.

Александра обняла Джона.

— Береги себя, Джон, — в ее голосе зазвучали материнские нотки. — Спасибо за все.

— Не позволяй больше никому уговорить тебя красить волосы. Так гораздо лучше.

— Спасибо. — Александра покраснела.

Настала очередь Хилари.

— Извини, что я набросилась на тебя тогда… у себя в офисе. Я боролась… сама с собой… Но я рада, что приехала.

Она перевела взгляд на сестер, к ее глазам подступили слезы. Когда Хилари снова повернулась к Джону, тот, не дожидаясь приглашения, сгреб ее в охапку, и ей стало хорошо-хорошо… Пусть бы он держал ее так вечно. В сущности ведь она еще и не начинала жить.

— Все будет в порядке, Хилари. Обязательно!

Голос Джона проникал до глубины ее души, и когда пришло время отстраниться, Хилари стало чего-то очень жаль. Она застенчиво улыбнулась Джону.

— Может, навестишь меня как-нибудь в офисе?

— С удовольствием. Пообедаем вместе?

Хилари, не в силах говорить, отвернулась, чтобы не увидели, что она плачет. После стольких лет одиночества она вдруг окружена родными, любящими людьми!

Теперь уже Александра обняла ее и погладила по голове. Джон уехал — они все вместе проводили его и долго махали вслед. Потом Хилари поднялась к себе и, переодевшись на ночь, пошла в смежную комнату с Александрой. Та уже вовсю болтала с Меганой — о Париже, Кентукки, юге Франции и хочет ли Мегана со временем обзавестись детьми. Мегана боялась, как бы это не помешало ее работе, но Александра села на любимого конька: дети — высшая радость и смысл жизни. Хилари сидела в кресле-качалке и уговаривала себя: это не сон, она и вправду вновь обрела сестер и они ведут себя так, словно никогда не разлучались.

— А я вот никогда не хотела иметь детей — и ничуть не жалею, что у меня их нет, — солгала Хилари. — Ну, может быть, жалела… когда была помоложе… Теперь уже поздно.

— Сколько тебе? — Мегана наморщила лоб. Ей самой тридцать один год, Хилари на восемь лет старше, значит…

— Тридцать девять.

— Многие женщины в этом возрасте только-только заводят первенца. Во всяком случае, в этой части земного шара. — Мегана усмехнулась. — Правда, там, где я работаю, рожают и в двенадцать, и даже раньше. Просто поразительно!

Да, поразительно… Этот особняк в Кентукки и жизнь, которую вели ее сестры — одна в Париже, а другая в Нью-Йорке, — небо и земля по сравнению с нищетой, окружающей Мегану в Кентукки, и она не переставала изумляться.