Калейдоскоп

А ночью она снова была вынуждена слушать концерт, устроенный Мейдой и Георгиной. Хилари повернулась к ним спиной, укрылась с головой и сделала вид, будто ничего не слышит.

На третью ночь Георгина скользнула к ней в постель и начала гладить спину под ночной рубашкой. После смерти матери ее ни разу никто не приласкал, но Хилари поняла: это — другое, страшное.

— Пожалуйста… не надо… — она оттолкнула Георгину и сама чуть не свалилась с кровати.

Георгина мертвой хваткой вцепилась в нее и, притянув к себе, прижалась сзади. Хилари чувствовала спиной ее груди. Свободной рукой Георгина шарила по ее телу — искала соски.

— Брось, малютка… Разве тебе не приятно? Ах, до чего замечательно! Нам с Мейдой наскучило однообразие, мы решили попробовать с тобой. Будешь нашей подругой. — При этих словах рука Георгины, ласкавшая Хилари грудь, двинулась ниже — к тесно сжатым бедрам.

— Ох, пожалуйста… умоляю… не надо! — всхлипывала Хилари.

Это было даже ужаснее, чем с Джеком. Она не могла убежать: ведь дверь заперта. У Георгины железная хватка. В то время как ее ноги стальными змеями обвились вокруг Хилари, с другой стороны подкралась Мейда и тоже начала ее терзать. Георгина насильно раздвинула Хилари ноги.

— Ну вот… видишь, как здорово! — Мейда трогала Хилари в тех местах, которые для нее самой были запретными. Девочка закричала. Тогда Георгина зажала ей рот рукой, а Мейда продолжала грубо ласкать ее. Хилари разрыдалась.

Наконец они оставили ее в покое, истекающую кровью.

— А, черт, у тебя что, менструация? — удивилась Георгина. Зато Мейда прекрасно поняла, в чем дело: она потрудилась на славу.

— Да нет. Она, понимаешь ли, была девственницей.

Георгина заржала. Ничего, привыкнет. Все поначалу сопротивляются. А если и потом не станет шелковой, они ей кое-что покажут. Никуда не денется!

Наутро, едва Луиза отперла дверь, Хилари бросилась в ванную — застирывать простыни. Ей пришлось просить прощения за беспорядок. Мальчишки разразились издевательским хохотом. У Хилари было такое чувство, словно вся боль и все унижения мира обрушились на ее бедную голову. Как будто кто-то поставил целью ее уничтожить. Господи, где сейчас ее сестры?

— Боженька, — молилась она про себя, — сделай так, чтобы с ними не случилось ничего подобного!

Но нет, это невозможно! Артур Паттерсон пристроил их в семьи своих друзей, там даже не подозревают о таких вещах, не могут представить всех мерзостей, на какие способны такие, как Эйлин, Джек, Луиза, Мейда и Георгина.

Позже, копая яму, Хилари продолжала молиться Богу, чтобы все мучения достались ей одной. Боженька, делай со мной все, что хочешь, только отведи беду от Александры и Меганы! Умоляю, Господи!..

Подошла Георгина.

— Ты что, разговариваешь сама с собой?

— Я?.. Нет… — Хилари резко отвернулась, чтобы Георгина не видела ее пунцовые щеки.

— Ночью было неплохо… В следующий раз тебе тоже понравится.

Хилари превратилась в фурию.

— Нет! Ни за что! Не смейте больше трогать меня! Ясно? — она крепче сжала в руке черенок лопаты.

Георгина со смехом отошла. Подумаешь, испугала! Ночью ей будет нечем защищаться.

Так и вышло. Они с Мейдой проделали то же, что и в прошлый раз, и на следующий день Хилари ходила с остекленевшими глазами. Ждать спасения было неоткуда.

Через неделю явилась женщина из соцобеспечения и спросила, не слишком ли тяжела работа. Хилари поколебалась и покачала головой. Георгина пригрозила, что, если она пожалуется, загремит в колонию, а там все этим занимаются, с применением свинцовых трубок и бутылок — «не то, что мы с Мейдой». Хилари поверила. Все теперь казалось возможным — любые пытки. Так что она ответила: все прекрасно, — и ночные кошмары продолжились.

Они продолжались семь месяцев, пока Георгине не исполнилось шестнадцать лет и ее выпустили досрочно, как иногда поступали с несовершеннолетними, способными к самостоятельной жизни. Мать Мейды вышла из тюрьмы и взяла к себе дочь. Хилари осталась одна — против троих подростков, — и прошло несколько дней, прежде чем Луиза подыскала замену Мейде и Георгине. А пока что Луиза посчитала, что комбинация: одна девушка — трое ребят — безопасна, и не дала себе труда запирать двери. Ночью мальчики прокрались в спальню к Хилари. Она оборонялась, как дикая кошка, но силы были неравными, и парни сделали то, зачем пришли. Утром Хилари позвонила даме из органов соцобеспечения и попросила перевести ее в колонию для несовершеннолетних. Она не представила объяснений, а Луизе было наплевать.

В свою последнюю ночь у Луизы она стащила с обеденного стола нож и вилку и приготовилась встретить ночных посетителей. Одному эта вылазка едва не стоила руки; остальные в страхе отступили. Хилари никому ничего не сказала.

Через два дня за Хилари пришли.

Попав в колонию, она ни на что не реагировала и не отвечала на вопросы, поэтому ее поместили в одиночку. Прошло две недели, прежде чем начальство убедилось: девочка здорова, только худа, как спичка, и очень ослабла. Она отказывалась вставать. Они рассудили, что общество других детей пойдет ей на пользу. Диагноз был — «подростковый психоз».