Калейдоскоп

Внезапно он сиганул в постель и начал ее целовать. Саша смягчилась — позволила себя раздеть и обвила Джона ногами, отчего у него всегда захватывало дух. Он только начал двигаться, как она резко оттолкнула его.

— Что ты? Я сделал тебе больно?

Она кивнула.

— Ты ведь знаешь, что со мной может случиться — в такой позиции.

Однако вскоре она забыла о позициях — ей передалась его страсть. И все же… Вечно она в первую очередь думает о себе, своем танце, своих мышцах, ногах, обо все своем теле.

Когда оба выдохлись, он прошептал:

— Я люблю тебя, Саш!

Она промолчала, недовольно пялясь на противоположную стену.

— Что с тобой, милая?

— Этот сукин сын опять на меня весь вечер орал — как будто я делаю что-то не так. А я знаю: все было правильно.

На Джона накатила тоска. Он уже проходил через нечто подобное, только тогда это были чертовы элоизины персонажи, или она не могла справиться с сюжетом. Ох уж эти творческие женщины! Жаль, что и Саша той же породы. Если бы она хоть любила его… Но, положа руку на сердце, он не был в этом уверен. Возможно, она вообще не способна любить. Слишком погружена в свои ощущения. Когда он встал и вышел попить, она даже не заметила. Джон долго сидел на диване в гостиной, прислушиваясь к доносящимся с улицы шумам, и спрашивал себя: встретит ли он когда-либо женщину, которая будет любить его, интересоваться его работой, его жизнью, друзьями и желаниями… Которой будет приятно его общество?..

— Что ты там делаешь?

Саша стояла в дверях, ее грациозный силуэт четко вырисовывался на фоне окна; спальня была залита лунным светом.

— Так, размышляю.

— О чем?

Она подошла и села рядом на диван. На мгновение у Джона мелькнула надежда, что он ей небезразличен, однако уже в следующий миг она перевела взгляд на свои ступни и простонала:

— Господи, нужно снова идти к врачу!

— Почему?

— Потому что больно.

— Саш, ты не думала о том, чтобы бросить балет?

Она посмотрела на него как на ненормального.

— Спятил? Да я покончу с собой, когда пойму, что больше не могу танцевать!

Она говорила с искренним убеждением.

— А как же дети? Ты не хочешь иметь детей?

Давно следовало задать этот вопрос, да только трудно было отвлечь ее от балета.

— Ну, может быть, позднее, — туманно ответила она.

То же было и с Элоизой. Она до тридцати шести лет кормила его обещаниями, а потом окончательно решила, что дети — помеха творчеству, и сделала перевязку труб — в его отсутствие. И правильно. Ей хватает собственного общества.

— Если все время откладывать, «позднее» может обернуться «никогда».

— Ну, значит, никогда. У меня нет такого чувства, будто без детей в моей жизни чего-то не хватает.

— А без мужа?

Правильнее было бы спросить: а без балета?

— Я еще слишком молода, чтобы начать беспокоиться, — честно призналась Саша.

Но ему-то уже сорок два, и он давно начал тревожиться. Не оставаться же одному! Он остро чувствовал потребность во взаимной любви, а не в редких встречах между спектаклями и репетициями.

— Тебе уже двадцать восемь. Пора задуматься о будущем.

— Я каждый день об этом думаю — когда этот маньяк разевает пасть!

— Я имею в виду не твое профессиональное будущее, а настоящую жизнь.

— Это и есть моя настоящая жизнь!

Так он и знал!

— А какое место отводится мне?

То была ночь откровений и самоанализа, и Джон уже начал жалеть, что завел этот разговор. Но что же делать? Рано или поздно им пришлось бы обсудить нечто, не имеющее отношения к ее ногам и репетициям.

— Это зависит от тебя. В настоящее время я не могу предложить ничего другого. Если тебе этого достаточно — хорошо. Если нет… — она пожала плечами.

Может, сделать предложение руки и сердца? Да нет… Это сказка про белого бычка. Он сыт по горло тщетными усилиями. «Если тебе так уж необходимо покорять неприступные вершины, отправляйся штурмовать Эверест», — посоветовал Филип после того, как Джон познакомил его с Сашей.

— Хочешь, чтобы я осталась? — равнодушно спросила она.

— Да, конечно.

По правде говоря, Джону нужно было гораздо больше того, что она может дать. Он только сейчас начал понимать это.

— Тогда я пошла спать. Завтра с утра репетиция.

А ему лететь в Джексонвилл. И еще он хотел снова заняться с ней любовью, но она сказала, что умирает от усталости. И все тело ноет, и Бог знает что еще.

Глава 18

Полет в Джексонвилл оказался кратким, но Чепмен успел изучить кое-какие прихваченные с собой документы, подписал с полдюжины бумаг и вернулся мыслями к Хилари и ее жизни с Эйлин и Джеком Джонсами.

В Джексонвилле он направился прямиком в колонию для несовершеннолетних и объяснил начальнику цель своего прихода. В таких случаях не принято открывать личные дела, но прошло столько лет, их бывшей воспитаннице должно быть тридцать девять лет. Взгляд в прошлое ей не повредит. К тому же Джон гарантировал соблюдение тайны.