Читаем Калейдоскоп полностью

Когда-то в благостном Эдеме,

Где солнце триста дней в году,

Где мёдом льётся даже время

И киснет молоко в пруду,

Где сладко спать под кроной дуба

И целый век считать ворон,

Где только шерсть бывает грубой

И только свет со всех сторон,

Где…(Можно долго и упорно

Перечислять его черты:

Что было впрямь, что было спорно.

Но всё же был Эдем мечты.)

Адам Йегович жил беспечно,

Вполне приличный гражданин.

Гулял, раздумывал о вечном

И не скучал себе один.

Но как-то подсмотрев, наверно,

За стаей глупых обезьян,

Проснулся в настроенье скверном,

Поняв, что в жизни был изъян,

Что только спать и есть от пуза,

Дышать и думать без конца

Нельзя. Должна явиться муза.

Неважно кто – не пить с лица.

Отец, всегда на шутки падкий,

Ему подружку сотворил,

Предупредив, чтоб жил с оглядкой

И с урожаем не шалил.

Но был неопытным и пылким

Нагой, как простота, Адам.

К тому же где достать бутылку

И добрых незамужних дам?!

Так, в чём-то совершив промашку,

Поддавшись на каприз жены…

Он род людской одел в рубашки

И спрятал целый мир в штаны.

О воине Сьерра-Леоне

В республике Сьерра-Леоне —

Далёкой горячей стране

Жил некогда сказочный воин

С родимым пятном на бедре.

Он дрался за счастье и волю

С врагами различных мастей —

Бесстрашный мифический воин,

Гонявший незваных гостей.

Его почитали, как Бога,

Преданья слагали о нём:

Как злобного он носорога

Насквозь продырявил копьём,

Руками порвал крокодила,

Загнал исполинского льва…

О воине слава ходила,

За нею бродила молва.

Он был популярней Геракла,

Самсона стройней и сильней.

Вот только предатель-подагра

Ломала суставы костей.

И дикие приступы боли

Мешали расширить плацдарм.

Известен лишь в Сьерра-Леоне,

Отмеченный родинкой воин.

Совсем неизвестен он нам.

Доброе слово Единой Европе

Вышел как-то на перрон

Бонапарт Наполеон.

Разве был уже перрон

Там, где жил Наполеон?

Может, этот иностранец

Вовсе был не корсиканец?

Если, скажем, он поляк,

То плясал бы краковяк.

Но перрон не дискотека,

Значит, не было там пшека.

Взять, к примеру, англосакса:

Он не пробка и не плакса —

Мог бы выйти на перрон,

Но скорее на газон,

Да к тому же рыжий бритт

В котелке и гладко брит.

Наш же, что таить греха,

Был похож на петуха,

Только слишком круглый пузом

Для ревнивого француза.

И, конечно, не Валлах,

Там перроны лишь в умах.

Правда, если постараться,

Всё же можно докопаться.

Он стоял немного криво,

Значит, любит дядя пиво

(Пиво пить – не свальный грех,

Пьют словак его и чех).

Шляпа с воткнутым пером

И почти пустой вагон,

Да ещё вдобавок чистый,

Только тощий, как сосиска.

Это ж надо так набраться —

Пропустили мы германца.

На перроне, вот те крест,

Самый главный от ЕС.

Дуб и Берёза

(басня)

Перейти на страницу:

Похожие книги

Поэты 1820–1830-х годов. Том 1
Поэты 1820–1830-х годов. Том 1

1820–1830-е годы — «золотой век» русской поэзии, выдвинувший плеяду могучих талантов. Отблеск величия этой богатейшей поэтической культуры заметен и на творчестве многих поэтов второго и третьего ряда — современников Пушкина и Лермонтова. Их произведения ныне забыты или малоизвестны. Настоящее двухтомное издание охватывает наиболее интересные произведения свыше сорока поэтов, в том числе таких примечательных, как А. И. Подолинский, В. И. Туманский, С. П. Шевырев, В. Г. Тепляков, Н. В. Кукольник, А. А. Шишков, Д. П. Ознобишин и другие. Сборник отличается тематическим и жанровым разнообразием (поэмы, драмы, сатиры, элегии, эмиграммы, послания и т. д.), обогащает картину литературной жизни пушкинской эпохи.

Александр Абрамович Крылов , Александр В. Крюков , Алексей Данилович Илличевский , Николай Михайлович Коншин , Петр Александрович Плетнев

Поэзия / Стихи и поэзия