Калейдоскоп. Расходные материалы

Ей все-таки кажется, что она почти пришла, – но тут сирена воздушной тревоги ударяет по барабанным перепонкам. Ира лезет в авоську: вместо картошки там противогаз. Она надевает его и спешит дальше по улице: за углом должно быть бомбоубежище, старое, еще со времен блокады. Но, свернув, она налетает на мужчину, бегущего навстречу.

– Женщина, – с улыбкой говорит он, – куда вы так спешите?

Не поднимая головы, Ира узнает голос.

– В бомбоубежище, – отвечает она.

– Зачем нам в бомбоубежище? – удивляется Сережа. – У нас же есть зонт.

Из кармана плаща он вынимает складной японский зонтик, нажимает кнопку – и разноцветный купол распускается над их головами.

– А это поможет? – спрашивает Ира.

– Конечно, – говорит Сережа, – зонт отлично помогает от дождя – ты что, забыла?

Ирина смеется: как же она забыла! Теперь в Питере сиреной подают сигнал перед началом дождя. А она-то испугалась!

Сережа обнимает ее за талию, они идут вместе, укрытые оранжево-желтым зонтом.

– Почему на тебе противогаз? – спрашивает Сережа.

Ира хочет ответить: я старая и некрасивая, я не хочу, чтобы ты видел мое лицо, – но только молча прижимается к Сереже.

Купол над ними окрашивает в золотистый цвет тусклые лучи осеннего солнца – и они идут, окруженные этим сиянием, словно теплым оранжевым коконом, и когда Сережа говорит дождь прошел и складывает зонт, сияние остается с ними.

Ира видит: вокруг покинутый парк, ветер гонит по асфальту опавшие листья – красные, оранжевые, желтые, золотые, – и тех же цветов кроны деревьев. Ира понимает: они оказались внутри одной из картин Богумила – и действительно, неподалеку на газоне она замечает обнаженные пары, увлеченные любовной игрой, замершие в объятьях, слившиеся в поцелуях. Как же им не холодно, думает Ира, но, присмотревшись, видит, что парочки – всего лишь увеличенные копии роденовских скульптур из Эрмитажа.

Сережа показывает на них и говорит: Какова волшебная сила искусства, а? – потому что статуи оживают на глазах. Жаркое, совсем не осеннее солнце заливает парк, горячий воздух вибрирует, парочки приходят в движение, порывистое, страстное, и вот уже, обнявшись, они катятся по красному песку пустыни, а где-то далеко, заглушая любовные стоны, играет Pink Floyd.

Сережа скидывает плащ, жестом предлагает Ире присесть, и они опускаются на землю, крепко обняв друг друга, припадая к губам, превращаясь в еще одну живую скульптуру, еще одно олицетворение страсти… две юные обнаженные фигуры… в золотом сиянии петербургской осени… под жарким солнцем израильской пустыни.

* * *

Проснулся ночью и понял, что придется вылезать из кровати, – мочевой пузырь уже не тот, что раньше, возраст дает себя знать, отец вон тоже всё бродил, пугал шагами в ночной квартире, вот и тебе, значит, пришла пора.

Не зажигая свет, нащупал тапки, затем прошел темным коридором, стараясь не спугнуть собственный сон. Чтобы не залить стульчак, помочился по-женски, сидя – в темноте иначе не выйдет. Когда возвращался в спальню, понял, что глаза уже привыкли к темноте, и хотя собственный дом и так знаешь наизусть, все равно приятно, что всё видно – где комод, где стул, где тумбочка.

Когда проснулся, казалось фонарь за окном вообще не дает света – а сейчас всё видно почти как днем. Нагнулся над спящей женой: последние годы редко рассматривал ее так близко. Изменения собственного тела давно уже вызывают брезгливость и отвращение: нетрудно догадаться, что время приберегло неприятные сюрпризы не только для тебя, но как-то не особо хочется выяснять – какие.

Сейчас, когда жена спит, он не стесняясь внимательно смотрит на нее. Морщин прибавилось, щеки чуть отвисли, губы словно усохли – хотя, может, они всегда такие были, если без помады? Честно говоря, никогда не был особенно внимателен насчет этих женских штучек – помада, кремы, мейк-ап, всё вот это. Волосы, конечно, крашеные, это он, слава богу, понимает – вон, у самого, почитай, седина на полголовы, а они, как-никак, почти сверстники.

Почти сверстники и почти четверть века вместе: если сын не будет осторожней, чем они в свое время, скоро и внуки пойдут. Будем мы с тобой бабушка и дедушка, беззвучно обращается он к спящей жене и залезает под одеяло. Как всегда, в ответ на вибрацию матраса жена шевелится, не просыпаясь, старается снова устроиться поудобнее.

Он закрывает глаза и думает: кто бы мне сказал, когда мы познакомились, что столько вместе проживем! Двое детей, общий дом, общая жизнь… а поначалу казалось – всего лишь развлекаемся, ну, молодо-зелено, выпить-переспать, все такое. Кто бы мне сказал, что эта оторва будет такой хорошей матерью! И ничего не осталось – ни пьяных танцев на столе, ни звонков в шесть утра, ни прочих юных безобразий, когда-то милых, но совершенно неуместных для взрослой женщины, матери двоих детей.