Калейдоскоп (сборник рассказов)

Михеев провел рукой по динамикам, будто лаская их, прошел за стойку, включил магнитофон. Тихо зашумел двигатель, пришли в движение бобины, из динамиков в танцзал ворвалось легкое потрескивание, потом будто возникающие из ничего сперва негромкие, но постепенно все возрастающие звуки. Михеев защелкал тумблерами пульта, и вскоре один за одним вспыхнули прожектора, завертелся под потолком зеркальный шар, отражая и преломляя разноцветные лучи, — зал ожил. С ним оживился и Михеев. Его сразу потянуло в центр помещения. Там он и замер. Посмотрел вокруг, ослеп от яркого света. Закрыл глаза. Теперь ему ничто не мешало слушать. Он и хотел только этого: слушать, слушать, слушать. А мелодия всё разворачивалась и уже проникала внутрь Михеева, заводя руки, заставлял ходить плечи, двигать бедра. Михеев заплясал, завторил мелодии, в ритме пляски широко раскидывая руки и резко выбрасывая ноги. Душа будто стала отделяться от тела, и не удивило Михеева ни его абсолютное незнание того языка, на котором исполнялась песня, ни самой темы — все будто исходило из самого Михеева, было его кровь от крови, плоть от плоти. И неизвестно откуда бралось дыхание, откуда появились силы неистово плясать, покуда исступленно колотилось сердце, покуда сжималась до боли грудь, и один Бог знает, куда и каким образом уносилось сознание.

Михеев извивался, дергался, содрогался в безумной попытке навечно слиться с ритмом мелодии, а слившись, раствориться в ней. Неосознанно, в захлестнувшем Михеева порыве эмоций, он попытался преодолеть преграду, разделяющую два различных мира, две реальности. Он сблизил огромные, как шкафы, колонки, догнал до упора рычажки громкости и стал на перекрестке волн. Он уже не понимал, что творит. Мелодия пронизала его. В унисон ей задрожала каждая жилка, затрепетала каждая связка мышц. Казалось, зазвучал каждый нервный узелок. Все внутри пошло кругом, потом зашлось, больно сдавив поначалу и взорвавшись затем. Вот оно, столь долгожданное ощущение распада земной сущности и слияния с неземной!..

Сбежавшие на шум жильцы общежития обнаружили на полу безжизненное скрюченное тело Михеева. Глаза его были широко раскрыты, и в них отражалась бездонная пустота. На лице застыла гримаса радости. Кто-то побежал вызывать милицию, кто-то стал оттаскивать колонки. Скептики через пять минут покинули помещение. Одному из оставшихся показалось, что над умершим возник слабый ореол.

— Глупости, — сказали другие.

— Наверное, глупости, — согласился он с ними.

Тем не менее, после того, как остановили магнитофон, в воздухе еще чуть слышно витала музыка.

Галлюцинации слуха, решили все.

СОРОК ТРЕТЬЯ

Удобно устроившись на верхней полке, я стал прислушиваться к мерному стуку вагонных колес. Солнце, пробиваясь сквозь стекла окна, нежно касалось каждого своей теплой рукой, отчего по телу пробегала сладостная истома.

Я медленно обвел взглядом купе вагона. Рядом, на верхней полке, спиной ко мне лежал крепкого телосложения мужчина и, казалось, спал. Внизу молодой человек читал небольшую брошюрку. Для него сейчас ничего не существовало, а мне хотелось хоть с кем-нибудь поговорить, чтобы эта поездка не показалась долгой и унылой.

— Что читаешь? — спросил я, оторвав его от чтения.

— Да так, ничего особенного, — он протянул мне свою книжицу. Я взял и прочитал вслух первое, что попалось мне на глаза:

— … Зимуя на острове Беринга, Георг Вильгельм Стеллер начал писать свою знаменитую работу «О морских животных», в которой дал первое подробнейшее описание так называемой морской коровы.

Я посмотрел на юношу:

— Любопытно…

— Интересно другое: за 27 лет, с тех пор, как впервые обнаружили эту самую корову, её полностью истребили. И только из-за того, что…

— Ну, это все знают, из-за чего, да зачем, — повернулся вдруг мой сосед по верхней полке. Он, очевидно, совсем не спал и невольно слышал наш разговор. — А вот ты видел её: эту корову? — спросил он молодого человека.

— Я-то? Конечно, нет, — удивился тот.

— А вот мне пришлось её видеть.

— Но ведь они были истреблены еще в 1768 году, а вы родились…

— И все-таки я видел её, хотя это самое тяжело для меня воспоминание…

Я работал тогда на Урале в научно-исследовательском институте. Очень увлекался подводным плаваньем. Один раз добился того, что попал в команду к самому Ветрякову, плавал у Новой земли, на Баренцевом море — всё в экспедициях. Очень меня это увлекало. В конце концов попал в Арктику, уже бывалым аквалангистом и полярником. Исследовали мы тогда распределение толщины льда, характер рельефа нижней ледовой поверхности. Все это нужно знать, так как оно влияет на скорость и направление дрейфа ледяных полей.

Мужчина улегся поудобнее, затем продолжил:

— Так вот, занимались мы, значит, исследованиями. Обычно по пять-шесть человек, не больше. Двое под лед, остальные наверху. Работы хватало всем. Был у нас в группе парнишка один: веселый такой, балагур. Андреем звали.

— Сколько тебе-то лет? — обратился он к молодому человеку.

— Двадцать четыре.