Календарные обычаи и обряды народов Восточной Азии. Годовой цикл

Бинарная оппозиция инь и ян, пятичленная структура у син и другие антропосоциокосмологические классификационные схемы оказали в Китае заметное влияние на официальный календарь обрядов, отличавшийся педантически-формализованным характером. Ключевую роль в нем играли основные даты астрономического календаря: дни зимнего и летнего солнцестояния, весеннего и осеннего равноденствия, начало и середина астрономических сезонов и т. д. Символика государственных церемоний была призвана схематически выражать своеобразие определенных моментов мирового круговорота во всей полноте присущих им ассоциаций. Например, в первый день астрономической весны император на специальном ритуальном поле совершал в восточном предместье столицы обряд проведения первой борозды, что символизировало весеннее пробуждение природы и знаменовало начало полевых работ по всей империи. Церемонии, связанные с приходом осени, совершались в западном предместье и служили сигналом к проведению военных состязаний и охоты, починке городских стен и казни преступников, поскольку осень и зима считались временем господства начала инь и соответственно сезоном войны и смерти.

Итак, с конца I тысячелетия до н. э. календарь и календарные обряды в Китае были подчинены формалистически-отвлеченному символизму мировой империи, выступавшей в качестве земной манифестации космического порядка. Получавшие официальное признание элементы народных праздников и обрядов (состав их был неодинаков в разные времена) становились по форме частью псевдоархаического фасада китайской деспотии, а по сути функцией абстрактной схемы. М. Гранэ определил характер переработки древних праздников в идеологии и административной практике имперской государственности как процесс их «обеднения и спецификации», в ходе которого праздники сводились к «одному-единственному обряду, предназначенному для одной специальной цели» [Granet, 1919, с. 167]. Осуществлявшаяся правящей верхушкой империи рационализация обрядов в соответствии с отвлеченными космологическими схемами и моральными принципами делала в действительности несущественными реальные исторические формы их бытования. Вероятно, это обстоятельство побудило В. Эберхарда, известного исследователя китайского фольклора, заметить, что в календаре империи «календарные праздники в течение многих столетий были расположены более или менее механически» [Eberhard, 1968, с. 47]. Официальный календарь в китайской империи принадлежал к числу священных регалий власти, ведь он был одним из самых важных выражений «мироустроительной» миссии императора. Каждая династия вводила свой собственный календарь, а принятие его другими государствами расценивалось правителями Срединного государства как изъявление покорности.

Свойственная официальной идеологии древнекитайской империи рационализация ритуала в категориях космологии и морали резко противоречила жизненным ценностям, воплощенным в оргиастическом характере первобытного праздника. Неудивительно, что уже с середины I тысячелетия до н. э. и вплоть до XX в. образованные верхи китайского общества с подозрением и даже откровенной враждебностью смотрели на народные праздники, считая их «непристойными» и «бесполезными». Примечательно, что в китайской империи систематически подвергались запретам как раз важнейшие элементы праздничной обрядности народа: карнавальное начало в праздновании Нового года, обычай гасить огонь в дни весеннего праздника, состязания лодок-драконов в летний период и др. Конфуцианизация китайского общества, сопровождавшаяся неустанными попытками властей «исправить» народные обряды, в конце концов, принесла свои плоды, хотя в силу отмеченных выше особенностей взаимоотношений народной и официальной обрядности в императорском Китае она не могла ликвидировать разрыв между двумя этими гранями китайской культуры.

Сосуществование и взаимодействие официальных и фольклорных форм обрядности определили с рубежа нашей эры особенности эволюции китайских календарных праздников. По мере усложнения социальной жизни китайцев происходила дифференциация их календарных обрядов, а вместе с тем путей и способов посредования между ними. Немаловажную роль в этом процессе сыграли появившиеся в раннее средневековье внегосударетвенные институционные религии — буддизм и даосизм, которые почти полностью вытеснили разложившиеся к тому времени архаические культы.

Учение буддистов и даосов о загробном воздаянии обеспечивало интеграцию публичных и частных аспектов традиционных религиозных верований китайцев. Их обширный пантеон антропоморфных богов предоставлял санкцию самым разным видам локальных общностей: территориальным, общинным, профессиональным или чисто конфессиональным. В конечном счете буддизм и даосизм создали свою субтрадицию в традиционной календарной обрядности китайцев. Обе религии имели свои календари праздничных дат (во многом дублировавшие друг друга), которые, подобно календарю официальных обрядов, не совпадали с циклом народных праздников, хотя и не отрицали его.