Калиф-аист. Розовый сад. Рассказы

До чего восхитительны были эти ночи! Звезды густо рассыпались по небу, как бы образуя там гигантскую беседку; изукрашенная гирляндами огненных цветов, она вознаграждала людей за погружение во тьму земных беседок. А здесь, на земле, пьянящий аромат, лишившись соперника-света, перенимал у него власть. Впрочем, в засилии роз не было нужды, воздух и без того был пряный. Пряный, жаркий и все же напоенный свежестью, каким бывает вечерний воздух в начале лета. Свежий и при этом удушливый, им можно было захлебнуться, как упоительным блаженством. Дивное, благоговейно торжественное блаженство теплых летних ночей! Люди невольно понижали голос, словно царящий вокруг покой обращал в святотатство громкую речь. Молодые люди перешептывались, перегибаясь через соседа, если собеседник сидел не рядом, слова связывали и еще теснее сближали их друг с другом; в разговоре всплывали темы, которых никто из них не вздумал бы коснуться среди белого дня: они говорили о смерти, о любви, о вечности и о самих себе, даже сплетня и та наполнялась щемящей глубиной; надо бы чуть ли не стыдиться доверительной интимности, захлестывавшей их своими волнами, но темнота и тесное единение избавляли их от чувства стыда, плотно сдвинувшись на скамейке, каждый трепетный порыв другого они ощущали как свой собственный. Франци чувствовал, как Гизи Балог прижимается к нему своим юным, жарким и прекрасным телом, томно ластится, льнет, словно кошечка. С другого бока Ирен притиснулась к нему своим тощим бедром, ожигая жаром даже сквозь одежды. Зажатый меж двух огней Франци не смел шевельнуться, не знал, куда деть руки, терзаясь робкой страстью и покорно сникая перед правилами приличия.

Однако вскоре он расхрабрился. Гизи приникала к нему с такой наивной непосредственностью, что он никогда не решился бы хоть как-то ответить на эту близость: это значило бы злоупотребить доверчивостью девушки, да и в самом деле было бы опасно — Франци интуитивно понимал это. Но в потемках было чуть ли не безразлично, чьему телу отвечаешь на близость, и постепенно Франци осознал, что между ним и Ирен установилось какое-то взаимопонимание по части неких тайных забав; он и сам не знал, кто начал первым и как; в его возбужденной фантазии витал образ Гизи, а рука тем временем сжимала руку Ирен, или соскальзывала на ее костистые, но красивой формы колени, или же исподволь обвивала ее талию.

Все это происходило под покровом ночи и в молчаливом согласии, оба они словом не обмолвились об этом, равно как и ни разу не обменялись поцелуем. Когда Франци — порой запоздно — провожал барышень домой, они обычно сначала сворачивали к той улице, где жили Балоги, а уж потом на пару с Ирен возвращались к ее дому. Городок к тому времени лежал погруженный в сон, и шаги их будили гулкое эхо на залитой лунным светом улице. Но тени их скользили раздельно, не склоняясь друг к другу. Они шли, держась на приличествующем расстоянии и болтая о всяких посторонних предметах, как и положено в благовоспитанном обществе.

Как-то раз после грозы резко похолодало. Под вечер барышням в саду стало зябко, и тетушка Илка велела принести большую шаль. Гизи кокетливо-жеманным жестом закутала плечи, словно укрывала сидящего у нее на руках ребенка.

Франци не преминул воспользоваться случаем и отпустил реплику:

— А мне не достанется хоть уголок шали? Я тоже мерзну.

— Конечно, достанется, Францика! Упаси вас бог простудиться по моей вине. — И заботливо-материнским движением она обвила концом шали плечи молодого человека, хотя тот порывался было сходить в дом за пальто. — Поделимся по-братски. Осторожнее, не стяните ее с меня совсем! А знаете что — давайте ее завяжем! — И Гизи узлом стянула шаль, плотно прижавшую их друг к другу, подобно общему, теплому одеялу. — Смотрите же не простудитесь, Францика!

— Не лучше ли нам вернуться в дом, дети мои?

— О нет, здесь так чудесно! А где это Ирен запропастилась?

Ирен припозднилась именно в тот день. Напряженный и взволнованный близостью Гизи, Франци едва мог дождаться Ирен, он чувствовал себя скованно, неловко и с трудом улавливал нить разговора. Наконец появилась Ирен и села на свое обычное место — подле Франци, по другую сторону от него. Франци тотчас обнял ее с порывистой жадностью и, видимо, с большей дерзостью, чем обычно, потому что девушка бросила на него удивленный взгляд — чего не делала прежде, — и резко встала.

— Пойдемте в дом! — сказала она. — Здесь и в самом деле прохладно.

На следующий день Франци вопреки обыкновению застал тетушку Илку в одиночестве. Семейство Балог укатило к себе на виноградники, а Ирен простыла и вынуждена была остаться дома. Тетушка Илка заходила проведать больную и только что вернулась от нее.

— Температура у бедняжки тридцать девять. Не следовало ей вечером сидеть в беседке. К тому же и шали ей не досталось…

— Она пробыла с нами считанные минуты! — смущенно пробормотал Франци.