Калифорния на Амуре [litres]

Ганцзалин сравнил и установил, что больше всех платит именно Юй Лучань. Чтобы узнать, почему так происходит, он и отправился к нему в тот самый день, когда Загорский вместе с Прокуниным и Ороконом отправился в тайгу – искать сбежавшую тигрицу. Разумеется, он не ждал прямого ответа от менялы, тут нужно было применить дедукцию. После некоторых расспросов Ганцзалин понял, что Юй Лучань любит покупать партии золотого песка и самородки у русских и платит им больше, чем остальные скупщики в Желтуге. Из-за этого некоторые русские приискатели предпочитали не ездить в Игнашину, а сдавать все золото Юй Лучаню. При этом у китайцев Юй Лучань брал золото по той же цене, что и другие скупщики, но платил им китайскими юанями. Тут было над чем задуматься даже человеку менее подозрительному, чем Ганцзалин…

Видя, что пленник не отвечает, Пэн Гун дал ему тяжелую затрещину и повторил вопрос:

– Зачем ты приходил к Юй Лучаню?

От ярости лицо Ганцзалина перекосилось, но он все-таки овладел собой и отвечал спокойно:

– Хотел узнать, почем он скупает золото. Люди говорили, что господин Юй платит больше остальных.

– У тебя разве есть золото? – спросил Пэн Гун.

Ганцзалин отвечал, что золота у него пока нет, но оно у него будет, когда он выберет себе участок и начнет на нем работать.

Пэн Гун усмехнулся – Ганцзалин опять врал. Когда приискатель появляется в Желтуге, он в первую голову делает три вещи: ищет себе жилье, ищет себе участок, где будет работать и, наконец, идет к старосте, чтобы представиться и подать заявку на участок. Ничего этого Ганцзалин не сделал. Значит, он либо сумасшедший, либо шпион.

– Я не шпион, – быстро отвечал Ганцзалин.

– Значит, ты сумасшедший-фэ́нцзы?

Пленник молчал. Ему совсем не хотелось объявлять себя душевнобольным, к этой категории людей в Китае относились неважно. Считалось, что психическая болезнь возникает не на ровном месте, а когда нарушаются нормы морали – причем как самим больным, так и членами его семьи, например, родителями, которые неправильно его воспитали. Сумасшествие часто передавалось из поколение в поколение, и это уже означало, что в нем виноваты предки, а это могло стать источником неизбывного стыда для всего рода.

Именно поэтому появление сумасшедшего в семье старались скрывать – чтобы не вызвать осуждения знакомых и чтобы не возникло трудностей у его родных. Братьям и сестрам душевнобольного, например, трудно было жениться и выйти замуж, их с неохотой брали на службу, особенно государственную.

Даже врачей к сумасшедшим обычно не звали, а попросту изолировали их и сажали на цепь. Впрочем, и врачи традиционной медицины, если уж они добирались до такого больного, часто лечили его совершенно варварским способом – давали ему рвотное и слабительное, что сильно истощало организм, и ослабший больной уже не мог быть опасен для окружающих.

Так или иначе, но если бы Ганцзалин назвал себя сумасшедшим, на приличное обхождение рассчитывать ему не приходилось бы и щадить его никто бы не стал. Поэтому он и молчал сейчас, глядя в хитрые глаза хунхуза.

– Ты врешь, – снова сказал Пэн Гун, – ты не сумасшедший, ты шпион. Ты приехал в Желтугу вместе с иностранным дьяволом-гуйцзы. Кто он такой, и зачем вы здесь?

Ганцзалин аккуратно повторил легенду, которой потчевал надворный советник президента Амурской Калифорнии господина Фассе. Но то ли Пэн Гун был умнее Фассе, то ли просто был крайне недоверчивым человеком, но Ганцзалину он не поверил ни на грош.

– Ладно, – сказал он, – ладно. Не хочешь говорить? Хранишь верность хозяину? Тем хуже для тебя.

Он повернулся к Цзи Фэйци, который стоял у него за спиной.

– Раскалил? – спросил он.

Цзи Фэйци молча кивнул и протянул командиру шило. Пэн Гун взял шило за рукоятку, поднес к носу Ганцзалина. Кончик его, который он перед этим подержал в огне, раскалился докрасна и источал опасное тепло.

– Видишь? – сказал он. – По правилам надо бы тебе сначала иглу под ногти засадить, но времени нет возиться. Начнем сразу с глаз.

Ганцзалин судорожно дернулся, пытаясь ослабить путы. Но в этот раз он был опутан веревками на славу, как будто не человека вязали, а медведя. Увидев, что пленник хочет вырваться, Пэн Гун ухмыльнулся и ткнул его шилом в лицо. Ганцзалин зажмурился, но хунхуз остановил раскаленную иглу на расстоянии в каких-нибудь полвершка. Остальные хаохани с любопытством наблюдали, как проходит допрос.

– Ну, – спросил Пэн Гун, – будешь говорить?

Несколько секунд пленник молчал, потом открыл глаза.

– Так ты ничего не добьешься, – сказал он хмуро. – Ты выжжешь мне глаз, я умру от боли, и ничего уже сказать не смогу.

– А как надо? – неожиданно заинтересовался Пэн Гун. – Как заставить тебя говорить?

Ганцзалин отвечал, что, во-первых, надо его развязать, потому что руки и ноги у него затекли от веревок. Во-вторых, надо его накормить, потому что со вчерашнего утра он ничего не ел…