Калигула

После жестокой казни Макрона мне уже было дурно, меньше всего хотелось увидеть нечто подобное, но на лице брата застыло выражение, так напугавшее префекта. Возражать Калигуле в этот день было попросту невозможно. Проглотив свой страх и тошноту, я вместе с ним вошла во дворец. Его аула регия – большой зал для публичных мероприятий – была пуста. Рядом с его ложем установили сиденье для меня, поэтому, когда император сел, я тоже молча опустилась рядом. Телохранители-германцы заняли свои обычные места, а вокруг нас с братом засуетились рабы: подали вино, расставили блюда с изысканными угощениями. Я приняла маленькую чашу вина, щедро разбавив его водой. Гай сначала сделал большой глоток и только потом плеснул в кубок холодной воды – самую малость. К еде мы не притронулись: к брату пока не вернулся аппетит, а у меня после кровавой сцены в порту мысль о еде вызывала отвращение.

– Что мы тут делаем? – спросила я негромко.

– Сейчас увидишь, – ответил Гай.

И действительно – почти в ту же секунду боковая дверь открылась, и перед нами предстали два человека. Одним из них был тесть Калигулы, чему я ничуть не удивилась, второго же не знала, но по форменной тунике и наплечной сумке поняла, что это гонец императорской курьерской службы. С тех пор как эту службу возглавил мой муж, я часто их видела.

– Мой император, – с низким поклоном приветствовал правителя гонец на расстоянии добрых десяти шагов и извлек из сумки футляр со свитком. Словно из ниоткуда рядом с ним возник раб и, взяв футляр, передал его Калигуле.

Силан тоже поклонился. Был он мрачен. Ни тени страха не читалось в его лице, но, насколько я могла судить, он не сомневался в том, что его ожидает. Молча, он терпеливо ждал. Император взломал на футляре печать из темного воска и вытряхнул из него свиток.

– А Гемелл-то, оказывается, был не таким ничтожеством, как я думал, – наконец произнес Гай, вновь сворачивая свиток; я обратила на него недоуменный взгляд, и он пояснил: – Похоже, ему сообщили об аресте раньше, чем за ним пришли мои люди. Они обнаружили в доме его тело. Он покончил с собой, как истинный римлянин. Никогда бы не поверил, что ему достанет смелости на такой поступок.

Я вздрогнула. Несносного подростка, изводившего нас на Капри бесконечными интригами и капризами, я ненавидела всем сердцем, но настаивала, чтобы ему сохранили жизнь, когда мы покинули остров, и возражала против заключения его в Туллиан. У меня не нашлось бы для него ни одного доброго слова, но какая-то странная непрошеная жалость проникла в мою душу при мысли о том, как он, лишенный семьи и друзей, сидит одиноко в доме покойного отца и вздымает клинок, чтобы оборвать нить своей жизни. Я потеряла мать и братьев, а он потерял всех и все. В такой ситуации я бы тоже лелеяла планы мести.

– Ты боишься? – вдруг спросил Калигула.

Я не сразу поняла, что он обращается не ко мне, а к Силану.

– Гай, ты знаешь меня.

– Знаю ли? Мне казалось, что знаю. Я считал тебя другом. Как же я ошибался!

Силан расправил плечи:

– Гай, все содеянное мной направлено только на благо империи.

Калигула изогнул бровь:

– Вот как?

– Разве ты сам не видишь, что эту династию разъедает порча? Боги делают все, чтобы убить всех ее потомков. Даже Цезарь не сумел произвести наследника мужского пола, чтобы передать деспотию. Август, объявивший республику своей собственностью, породил одну лишь девочку, а потом стал свидетелем того, как два избранных им преемника умерли еще в молодости. Тиберий, больной, порочный изверг, позволивший другим извергам вроде Сеяна подняться на вершину власти, похоронил единственного сына. Гемелл вряд ли бы дожил до момента занятия трона, ибо кровь Цезаря проклята богами. – Мой брат заметно растерялся от столь нелестной оценки его рода, да и меня, если честно, ошеломили откровения Силана, а на лице сенатора пролегли жесткие складки, он продолжал: – Я отдал тебе дочь. Мое прекрасное дитя. Мою невинную благородную девочку. В надежде, что вы с ней сможете переломить это проклятие. Я видел в тебе шанс. Шанс, что ты навсегда изменишь Рим и снова сделаешь его великим. Но нет. Порок Юлиев живет и в тебе. Как и всей твоей родне, боги не позволят тебе вырастить наследника. И, забирая у тебя ребенка, они лишили меня дочери.

Я замигала. Неужели он и вправду считает, что боги из ненависти к нашей семье убили его дочь? Более того, несмотря на кровь Юлиев в наших жилах, мы – дети Германика, всеми любимого и благословенного.

– Да, я пытался убрать тебя, – гордо заявил Силан. – Гемелл тоже вскорости ушел бы со сцены, ибо был он таким же больным и порочным, как и все племя Цезаря.

Калигула грозно свел брови:

– И ты бы посадил на трон Макрона, так? Или себя? Кого?

Силан вскинул руки:

– Какая разница? Главное – чтобы твоя династия не имела отношения к Риму, а императором может быть кто угодно. Последний нищий имеет такое же право властвовать над Римом, как и ты. И почему бы не вернуться к республике? Почему бы не отдать власть в руки сената? Он прекрасно управлял Римом не одну сотню лет, пока ваша стая не вцепилась во власть хищными когтями.