Калигула

– История повторяется. Когда умер сын Тиберия, император погрузился в скорбь так глубоко, что потерял всякий интерес к правлению Римом, а затем и вовсе сбежал на Капри, чтобы жить там в уединении и тишине. Вспомни, что с ним там произошло. Он помешался, превратился в извращенного, порочного человека. И пока император бездельничал в своей дыре, Рим страдал от прихотей монстра Сеяна.

– Мой брат, в отличие от Тиберия, не безумен, – возразила я, хотя память услужливо напомнила мне о дикой сцене с битьем посуды о стену и опасном броске с ножом на Лепида. – К тому же новые префекты претория – хорошие люди, а не хищные звери вроде Сеяна.

Лепид медленно выдохнул и опять тряхнул головой:

– Тиберий поначалу тоже не был сумасшедшим. А Сеян когда-то проявил себя хорошим солдатом. Все меняется. Нам нужно вытащить Гая обратно в мир, пока он не стал тенью Тиберия. Римляне должны видеть, что император не бросил их на произвол судьбы.

– Стелла и Клемент… – начала было я, но Лепид поднял руку:

– Не забывай о своем дяде. Клавдий уже целый месяц рыщет по Палатину, вынюхивает разные возможности и перешептывается с сомнительными личностями, воображая, что все останется тайной. Даже если ты доверяешь префектам, можешь ли ты доверять Клавдию?

Нет, нет! Ему я не доверяла. Более того, после смерти Силана и Макрона не было в Риме никого, кому бы я доверяла меньше, чем нашему колченогому заике-дяде…

Я попыталась найти другие аргументы, но быстро поняла, что их нет. Вилла прекрасна в своем уединении, однако Лепид прав. Калигулу надо срочно увозить отсюда.

Мы поехали дальше, к выложенной гравием подъездной аллее позади виллы. Там мы вышли из повозки и привели себя в порядок после долгого пути. На шум выглянул раб – изможденный и запуганный. Он мотнул головой:

– Госпожа, никаких посетителей. Император не желает, чтобы его беспокоили. Уходите.

Столь дерзкое обращение из уст какого-то раба ошеломило меня. Я чуть было не развернулась, но потом сообразила, что со мной говорит не этот несчастный, а сам Калигула.

– Мне не нужно разрешение, чтобы навестить брата. Поэтому прочь с дороги!

Отряд преторианцев вышел вперед и выстроился по обе стороны от меня. Командующий ими центурион грозно высился за моим правым плечом, Лепид держался слева, и раб исчез с нашего пути, едва я сделала первые шаги к дворцу. А иначе мы просто затоптали бы его.

Мы вошли в здание и пересекли сумрачный атриум с неработающим фонтаном. Все окна были закрыты занавесями и ставнями, помещения стояли нетопленые. Казалось, что это не дом, а мавзолей. И опять я убедилась, что Лепид прав: тут жить опасно. Мы заглянули в несколько комнат, но никого не нашли. Есть ли здесь слуги и рабы? Не мог же Гай целый месяц прожить всего с одним-единственным рабом!

По-видимому, все-таки до этого не дошло. В триклинии мы отыскали еще одно жалкое, изнуренное существо, сидящее на ступенях у окна.

– Ты, где мой брат? – спросила я, имея за спиной Лепида и центуриона в качестве дополнительных аргументов.

Раб поднялся и самым возмутительным образом вперил в меня близорукий взгляд. Я чуть не ударила его, хотя не часто поднимаю руку на рабов, даже на плохих. Вместо этого проглотила свое негодование и направила на него указательный палец.

– Я хочу видеть брата. Где он? И наведи порядок на вилле, открой окна и разожги огонь.

– Ливилла, мне нравится сумрак и холод, – подал наконец голос человек, и у меня комок подступил к горлу, когда я поняла, с кем говорю. Этот заморыш, сидящий в стылой грязной комнате, в засаленной тунике и с всклокоченными, немытыми волосами, не раб, а сам император Рима. К душераздирающей жалости примешивалось ощущение полной нереальности происходящего.

Калигула был настолько бледен, что, казалось, просвечивал насквозь, только над запавшими щеками темнели синеватые круги под глазами. Голову он не мыл, похоже, уже несколько недель, а гребень, по-моему, в последний раз касался его волос еще в Риме. Многодневная щетина на подбородке топорщилась в разные стороны; кое-где к ней присохли остатки еды. Тело Калигулы иссохло и потеряло силу, и выглядел он хилым и нездоровым.

А его глаза…

Заглянув в них, я вздрогнула и отвела взгляд.

– Ливилла, уезжай. И ты, Лепид. Я хочу остаться один.

– Похороны прошли хорошо, все было очень достойно, – вместо ответа произнесла я. – Проститься с Друзиллой пришли все, от знати до последнего нищего. И игры тоже получились. Твой любимый колесничий выиграл два заезда. Римляне прославляют твою щедрость, но все-таки обеспокоены тем, что их императора нет с ними. И не забудь, ты еще не отдал последние почести сестре.

– Я не могу поехать в Рим.

– Ты должен, – с нажимом сказала я.

– Нет. Но… но… при тебе найдется писец?

Я нахмурилась озадаченно. В беседу вступил Лепид:

– Гай, писца у меня нет, зато есть аккуратный почерк и табличка за поясом. Что ты желаешь записать?