Читаем Калигула, или После нас хоть потоп полностью

-- Бедный мальчик, -- заметил Авиола.

-- Теперь ты остался один, -- сказал Бибиен.

Все сочувственно кивнули; они не подумали о том, что в их мире каждый одинок.

-- Рим похож на колючего ежа, -- сказал вошедший Пизон. -- На ощетинившегося всеми своими колючками ежа.

-- Что же, он против нас выставил колючки? -- спросил Авиола.

-- Нет, нынче не против нас. Нынче против кое-кого другого. -- Пизон издевательски почтительно взглянул на статую Калигулы.

-- Эти оборванцы вопят как одержимые, и что ни слово, то ругань. Бедный наш дорогой император! -- сказал Даркон.

-- Пусть орут. Они и меня поносили. Я, по их мнению, вор и мошенник, -отозвался Бибиен.

-- А я гнусный блюдолиз, -- заметил Друз.

-- А я кровосос и торговец человечьим мясом, -- рассмеялся работорговец Даркон.

-- Бедняжки. -- насмешливо проговорил Друз. -- они надорвут глотки. Хрипят-то они уже и сегодня. А завтра, когда стадо лишится своего пастуха, этого комедиантского крикуна, они и вовсе онемеют.

-- А что же сталось с отважным защитником Фабия, с Сенекой? -- спросил Даркон.

Авиола громко расхохотался:

-- Он уехал в Байи лечиться от испуга.

И, обращаясь к Даркону, Авиола тихо добавил:

-- Он одной ногой был на том свете. Калигула счел его поступок личным оскорблением для себя и перед ужином сказал Херее, чтобы тот приказал задушить его той же ночью. А Цезония ему и говорит: "Зачем тебе это нужно? У него чахотка. Врачи говорят, что жить ему осталось не больше двух-трех месяцев. Оставь его на попечение Таната". Калигула, говорят, задумался, а потом сказал: "Ты права, дорогая. Пусть его покарает другой бог!"

Даркона это позабавило.

-- Потрясающе! Другой бог! Какую, однако, власть забрала над ним эта женщина!

Авиола пожал плечами:

-- Надолго ли?

Потом он обратился к Бибиену:

-- Как дела на Палатине?

-- На этой неделе мы со всей пышностью откроем лупанар. Он займет всю западную часть императорского дворца. Ту, что возле сада, где у Тиберия была библиотека. Она как нельзя лучше подходит для наших целей. Сплошное золото и шелка. Вы глаза вытаращите. -- Бибиен продолжал голосом рыночного зазывалы: -- Самый большой, самый великолепный, самый изумительный лупанар на свете! Только для благородных римлян и восточных монархов! Отборные красотки со всего света! И кроме того, жены и девицы из знатнейших римских семей. За вход -- сто золотых! А кроме того. за тройную плату -сенсационное развлечение: все три сестры императора.

-- Перестань! -- испуганно воскликнул Друз.

Бибиен пожал плечами:

-- Наивный! Цезарь рассказывает об этом каждому встречному. Он сказал, что сам будет взимать входную плату. Скрывать тут нечего.

Сенаторы оживились, лишь Пизон хмурился. У него была красавица жена и не менее красивая пятнадцатилетняя дочь.

-- Я бы занялся Ливиллой. Это настоящий бес, огонь, а не женщина, -заявил Даркон.

-- А я, наоборот, я бы попробовал Агриппину, -- с видом гурмана заметил Бибиен. -- Она такая нежная, скромная...

Авиола забеспокоился. Он вспомнил о Торквате, которую отослал в Испанию, подальше от этой напасти. А вдруг и там до нее дотянутся лапы Калигулы?

Друз со смехом сказал Даркону:

-- Но ведь Ливилла -- невеста Луция Куриона. А ты хочешь...

-- Я думаю, ей это не помешает, -- саркастически улыбнулся Даркон.

-- А Луцию? -- ухмыльнулся Бибиен.

Они оба расхохотались.

-- Даже на царственной розе есть шипы!

-- Ничего, Луций это перенесет.

-- Луций все равно в выигрыше. С ним она даром...

-- С гладиаторами тоже, -- засмеялся Даркон, -- а мне за это удовольствие придется заплатить цену -- сотни рабов.

-- Где Курион? -- спросил Гатерий.

-- Он придет вместе с императором, -- ответил Бибиен. -- Император без него шагу ступить не может. Мне кажется, что даже Инцитата он не любит так сильно, как Луция.

Даркон наклонился к нему и тихо спросил:

-- А как насчет нашего дела?

Авиола указал глазами на золотую Венеру.

-- Подарок для него.

-- О! Это стоит того.

-- Она весит больше двух тысяч фунтов. Я многого жду от сегодняшней встречи, -- добавил Авиола.

Даркон скептически сощурился:

-- Слишком долго это тянется. Наш любимый император непостижим. Вот и эта история с Сенекой. А что, если и войну он захочет оставить на попечение другим богам?

Пизон подумал о римских толпах и трусости Калигулы. Он хрустнул пальцами и закончил свою мысль:

-- Сегодня с ним нетрудно будет договориться.

Остальные думали то же самое и кивали.

Они ошибались. В эти дни император действительно перепугался не на шутку. Но, едва оправившись, он пришел в ярость. Он злился на народ и на сенат. С народом, который в глазах Калигулы был неблагодарной, низкой тварью, разделается Херея и его преторианцы. Но сенат? Тут придется взяться за дело самому.

Калигула трясся от злобы, когда вспоминал, как в дни смертельной опасности сенаторы забаррикадировались в своих дворцах и бросили его на растерзание черни. И как смели они позвать его к себе! Прямо-таки вызвать! Он проклинал себя за то, что, будучи в хорошем настроении после суда над Фабием, принял приглашение. А может быть, эта ловушка, заговор? Может быть, его заманивают в волчье логово?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
1917 год: русская государственность в эпоху смут, реформ и революций
1917 год: русская государственность в эпоху смут, реформ и революций

В монографии, приуроченной к столетнему юбилею Революции 1917 года, автор исследует один из наиболее актуальных в наши дни вопросов – роль в отечественной истории российской государственности, его эволюцию в период революционных потрясений. В монографии поднят вопрос об ответственности правящих слоёв за эффективность и устойчивость основ государства. На широком фактическом материале показана гибель традиционной для России монархической государственности, эволюция власти и гражданских институтов в условиях либерального эксперимента и, наконец, восстановление крепкого национального государства в результате мощного движения народных масс, которое, как это уже было в нашей истории в XVII веке, в Октябре 1917 года позволило предотвратить гибель страны. Автор подробно разбирает становление мобилизационного режима, возникшего на волне октябрьских событий, показывая как просчёты, так и успехи большевиков в стремлении укрепить революционную власть. Увенчанием проделанного отечественной государственностью сложного пути от крушения к возрождению автор называет принятие советской Конституции 1918 года.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Димитрий Олегович Чураков

История / Образование и наука