Калигула, или После нас хоть потоп

-- А я выясню, как это он выступал сразу в двух местах. Я его выведу на чистую воду, будьте спокойны. Отобью охоту делать из нас шутов! -Выцветшие глаза префекта сверкнули.

Совещание закончилось. Претор пригласил коллег отобедать на его вилле.

-- Полакомимся куропатками и вином. У меня там и другие птички найдутся, -- претор подмигнул, -- сами увидите...

-- Так вот как теперь будут выглядеть наши представления? Это-то чудо ты и вывез с Сицилии, Фабий? Так-то вразумила тебя ссылка? О, сберегите наш разум, боги! Лезть в дела, до которых нам -- тьфу! Опять суешь голову в петлю, мало тебе, что ли?

Фабий жевал черный хлеб с овечьим сыром и поглядывал на речистого хозяина. Лицо его подергивалось от смеха.

-- А на твой вкус, Кар, лучше бы всякое свинство, а?

Кар разозлился. Пусть Фабий только полюбуется на то, сколько они сегодня заработали. Восемьдесят пять сестерциев, всего-то. А "Мельничиха" дает все сто двадцать! Вычти расходы, и останется по три сестерция на нос. Вот и получайте: каждому по три сестерция.

-- Люди скоро привыкнут, и будешь собирать как за двух "Мельничих", -сказал Фабий.

-- И грузчик не зарабатывает в день больше трех сестерциев. -заговорила было Квирина, но тут же осеклась и покраснела в смятении, что выгораживает Фабия.

Кар же всю ярость перенес на нее:

-- Молчи! Глупая гусыня! Мы бы собрали в два раза больше, если бы в конце ты раздевалась, как делают это все танцовщицы!

-- А зачем ей раздеваться? -- пережевывая кусок, процедил Фабий. -- Она и в одежде вполне ничего...

Кар открыл рот и долго не мог его закрыть. С удивлением взирали на Фабия и другие актеры.

-- Ба, -- усмехнулась затем толстая Волюмния, -- да ведь Фабий отыскал себе новую забаву!

Лицо и шея у Квирины горели.

-- Ты угадала, Волюмния, -- сказал Фабий.

Пошутил? Нет? Он повернулся к Квирине:

-- Идем!

Крепко взял ее за руку и увлек в темноту.

Изумленные актеры таращились им вслед.

Они медленно брели вдоль стен кожевенных мастерских сенатора Фета. В этой части Рим являл собою сплошную грязь и плесень. Вонь от мокнущих кож перебивала даже смрад из выгребных ям, возле которых днем ползали золотушные дети. Сейчас тут не было ни души. Они вошли в сад, который Гай Юлий Цезарь завещал народу римскому, чтобы обитатели Затиберья хоть воздухом могли надышаться. Здесь было чудесно, свежо, воздух наполнен благоуханием.

Квирина как огонек на ветру. Маленькое, колеблющееся пламя. Была она озадачена, но и счастлива тем, что сказала Волюмния. Ей и плакать хотелось, и кричать от радости. Она чувствовала, как увлажнилась ее ладонь в руке Фабия, но выдернуть руку не решилась. Почему он ничего не говорит? О чем он думает? Возможно, она сама должна сказать? Нет, нет. Ей хорошо и тогда, когда он молчит.

Мысли Фабия не были далеки от ее мыслей. Он перебирал в памяти женщин, с которыми до сих пор встречался: ночь, самое большее -- месяц... И месяц этот казался длинным, тягучим, никакой радости. А эта девочка -- радость. С теми и говорить-то было не о чем. С этой и молчать хорошо.

В садах Цезаря было темно. Мраморные боги и богини на пьедесталах спали в тени платанов. Журчала вода в фонтане, сквозь ветви светились звезды. Они остановились. Он мягко повернул девушку к себе. Загляделся в сияющие глаза Квирины. Глаза эти опьяняли его.

Обоим показалось, что они попали в очерченный кем-то круг, который соединил их и отдалил от всего мира.

Фабий был бледен, у девушки горели щеки. Они все еще молчали. Фабию что-то мерещилось в глубине ее расширенных глаз, какое-то слово, но какое? Маленькая грудь под хитоном часто поднималась и опускалась. Девушка не двигалась, но ему казалось, что она все приближается и приближается.

Теперь он больше не мог молчать. Лавина чувств переполняла сердце. Он должен был это сказать. Боялся, но должен был...

-- Я ужасный человек, пьяница... Бабник...

Она шевельнулась, но он не дал ей заговорить.

-- Ты, конечно, об этом слышала... Но мне не для кого было жить. Ничто меня не радовало, только вот комедиантство... Да и тут чего-то не хватало... Теперь, когда я встретил тебя, все изменилось...

Больше он не мог говорить. Горло перехватило. Он хрипло выдавил:

-- Ты понимаешь?

Она положила руки ему на плечи и сказала тихо и горячо:

-- Я тебя люблю, Фабий!

Он ощутил на щеке ее молодое, свежее дыхание.

18

Февральский день кончился. Солнце исчезло за храмом Юпитера Капитолийского. На форум падали мягкие тени.

Дыхание города было свежим; римские сады источали терпкий весенний аромат. Нежный трепещущий свет утончил контуры храмов и базилик. Мрамор, пропитавшийся за день солнцем, испускал ослепительное сияние. Огромная масса Рима в этом прозрачном воздухе казалась белым облаком, плывущим на волнах ветра с Сабинских гор. Небосвод на горизонте темнел. Прозрачный диск луны плыл над городом, плыл вместе с городом вдаль к морю.

Храм Марса Мстителя на форуме Августа, в котором сегодня будет заседать сенат, был украшен гирляндами из лавра. Понтифики разожгли огонь перед жертвенником, и рабы, взбираясь по веревочным лестницам, зажигали факелы на стенах и под сводами храма.