Каляев. Худо. Но так надо было.
Фока. Чего ж ты так? При дворе жил, что ли? Из-за бабы, небось? Собой-то ты молодец…
Каляев. Я социалист.
Надзиратель. Потише.
Каляев
Фока. Вон оно что. А что тебе за нужда была идти… в эти, как их, ты сказал? Сидел бы тихо, все бы и хорошо. Земля для бар творилась.
Каляев. Нет, она творилась для тебя. На ней слишком много нищеты и преступлений. Когда станет меньше нищеты, меньше будет и преступлений. Если б земля была свободна, ты бы здесь не сидел.
Фока. Это еще как сказать. Свободна она там, нет ли, а лишний стаканчик все одно до добра не доводит.
Каляев. До добра не доводит. Только пьют люди потому, что они унижены. Настанет время, когда больше незачем будет пить, когда никому не будет стыдно, ни барину, ни бедняку. Мы все станем братья, и справедливость отворит наши сердца. Ты знаешь, о чем я говорю?
Фока. Да, это царство Божие.
Надзиратель. Потише.
Каляев. Не надо об этом, брат. Бог тут бессилен. Справедливость – это наше дело!
Фока. Нет.
Каляев. У него было назначено в степи свидание с самим Богом, и он торопился, но повстречал крестьянина, у которого телега застряла в грязи. И святой Димитрий ему помог. Грязь была густая, рытвина глубокая. Пришлось провозиться целый час. А когда все было кончено, святой Димитрий заторопился к Богу. Но Бога там уже не было.
Фока. К чему это?
Каляев. К тому, что есть такие, кто всегда опаздывают на свидание, потому что слишком много телег застревает в грязи и слишком многим братьям надо помочь.
Каляев. Что с тобой?
Надзиратель. Потише. А ты, старик, поторапливайся.
Фока. Не верю я тебе. Что-то тут не так. Не садятся в тюрьму за-ради сказок про святых и про телеги. Да тут еще другое дело…
Каляев
Фока. Что делают с теми, кто великих князей убивает?
Каляев. Их вешают.
Φока. А!
Каляев. Постой. Что я тебе сделал?
Фока. Ничего ты мне не сделал. Хоть ты и барин, врать тебе не буду. Раз тебя повесить собираются, мне с тобой лясы точить, время проводить не годится.
Каляев. Почему?
Надзиратель
Фока. Тебе со мной нельзя говорить, как с братом. Я их и вешаю, кого осудили.
Каляев. Разве ты сам не арестант?
Фока. То-то и есть. Они мне посулили за каждого повешенного год тюрьмы скинуть. Стоящее дело.
Каляев. Чтобы простить тебе преступление, они тебя заставляют совершать новые?
Фока. Какие ж тут преступления, раз приказывают. Да им и все едино. Если хочешь знать, они и не христиане вовсе.
Каляев. И сколько раз уже?
Фока. Два раза.
Каляев. Так ты палач?
Фока
Скуратов. Оставь нас. Здравствуйте. Вы не узнаете меня? А я вас знаю.
Каляев. Смотря какие лица.
Скуратов. Хороший тон, хороший голос. Вы знаете, чего хотите.
Каляев. Да.
Скуратов. Я крайне разочарован. Но это недоразумение. Во-первых, тут освещение неважное. В подвале никто не выглядит симпатичным. К тому же вы меня не знаете. Иногда внешность отталкивает, но когда узнаешь душу…
Каляев. Довольно. Кто вы такой?
Скуратов. Скуратов, начальник департамента полиции.
Каляев. Лакей.
Скуратов. К вашим услугам. Но на вашем месте я бы выказывал поменьше гордыни. Может быть, вы к этому придете. Начинают с жажды справедливости, а кончают тем, что руководят полицией. К тому же, я не боюсь правды. Я буду с вами откровенен. Вы меня занимаете, и я хочу предложить вам способ добиться милости.
Каляев. Какой милости?
Скуратов. Что значит – какой милости? Я предлагаю спасти вам жизнь.
Каляев. Кто вас о ней просил?