Там стояли его отец, мама и два старших брата. При виде их лиц Кай протрезвел. Хоть он и шел неуверенной, пошатывающейся походкой, но сейчас его уже трясло не от отходняка, а от того, как на него они смотрели.
— Я правильно поступил, что решил все за нашего сына, — брезгливо сказал отец матери, смотря на него, — ты теперь понимаешь мою правоту!
Мама сделала над собой усилие, быстро обняла сына.
— Иди, сынок, пребывание там тебе пойдет на пользу, — затем она отошла от него, как показалось ему, слишком поспешно.
— Папа, ты полностью прав, он позор нашей семьи, — проговорил старший его брат, смотря сквозь него.
— Пойдем, отведу тебя к твоему командиру. Надеюсь, ты там не опозоришь нас, — отец развернул Кая и повел в строну автобусов.
Он понял, что его братья не будут даже прощаться с ним. Он лишь чувствовал их презрительные взгляды на себе.
— Василий Петрович, вот мой сын, — сказал отец, подводя его к грозному виду мужчине лет сорока, — как мы с вами договорились — никаких поблажек. Подросток трудный. Требуется воспитание.
Василий Петрович быстро профессионально оглядел Кая, понял суть его бледно-зеленого состояния, почувствовал от него запах алкоголя, сигарет и перегара.
— Зацепа, — не отводя взгляда от него, крикнул Василий Петрович, — забирай, это тот, о ком тебя предупреждали. Обыщи его — и в автобус, — на этих словах он потерял интерес к Каю и стал говорить с его отцом.
Стоящий рядом Зацепа, громила десантник, схватил его за плечо и грубо стал толкать в сторону автобусов.
Кай подумал, что, наверное, нужно попрощаться с отцом, но понял, что отец увлечен разговором и уже забыл о нем.
Сейчас ему стало вдруг все равно. Тупое безразличие стало окутывать его. Он позволил толкнуть себя к бортику автобуса и обшарить Зацепе свои карманы из которых тот вынул сигареты, зажигалку, его документы и засунутые туда братками презики. Затем Зацепа грубо затолкал его в автобус, где толкнул на свободное кресло. Он плюхнулся в него и закрыл глаза. Тупое безразличие. Ему все равно. Автобус тронулся.
Прохор и ребята видели, как обращались с Каем, но они просто стояли, понимая, что ничем не могут ему помочь. Прохор сжал кулаки и еще долго смотрел в даль уезжающим автобусам, в одном из которых сидел его друг, для которого с этого дня закончилась его беззаботная жизнь.
***
Кай очнулся от озноба. Было темно, только звезды над головой. В пустыне наступила ночь. Нужно было найти в себе силы и перебраться в глубь самолета. Там было тепло. Он сохранял всю ночь тепло, накопленное за жаркий день. А еще ему нужно поесть. Как хорошо, что консервы даже греть не нужно. Они и так прогревались за день и сейчас были теплыми.
Он нащупал в темноте банку и с ней перебрался к двери, там было светло от ночного неба. Есть не хотелось, но нужно поесть. Хотя зачем? Чтобы продлить жизнь вот здесь, в этой пустыне, под этим звездным небом. Чтобы вспомнить то, о чем он потом забыл, о чем ему было некогда вспоминать в череде бесконечных событий его жизни. Зато теперь у него целая пустыня времени, и он может это вспомнить…
Автобусы ехали долго. Все это время он спал. Его сосед рядом, видно, тоже хорошо отметил проводы и тоже спал. Остальные шумели, прыгали по салону, горланили песни. Каю это не мешало. Одно его радовало: что все содержимое желудка он очистил ранее и сейчас его уже не тошнило — только мутило, но без последствий, так как автобусы останавливались только по четко запланированным остановкам и никто не обещал тормозить по требованию бесправных пассажиров.
Их привезли на место. Это был закрытый подмосковный лагерь, более похожий на зону по ограде с колючей проволокой и блокпосту на въезде.
Всех вывели из автобусов, построили в неровную шеренгу и распределили по казармам. К каждой группе выделили своего старшего, который сначала повел их приводить в надлежащий вид, как заявил Зацепа.
Поскольку это был лагерь для детей из семей высшего командного состава, то здесь было все достаточно не бедно, как заметил Кай, видя казармы и общую обстановку вокруг. Им даже с собой ничего не нужно было брать. Все выдали казенное, начиная от белья и одежды, заканчивая предметами личной гигиены в виде одинаковых зубных щеток, наборов для бритья и банных принадлежностей.
В группе Кая было еще пять ребят примерно его возраста. Командиром у них был Клин, как он сам себя назвал и сказал, чтобы они так к нему и обращались.
Сначала их отвели в парикмахерскую. Все притихли, никто из ребят не жаждал быть побритым на лысо, но оказалось, что это все-таки не армия, а всего лишь летний лагерь, поэтому налысо брили только по желанию, а так — всем укоротили волосы до приличной длины и сделали подобающие стрижки.
Кай тупо смотрел, как падают на пол остригаемые ножницами его смоляные кудри. По завершении этого процесса мельком взглянул на себя в зеркало — оттуда на него смотрел затравленный подросток с коротко стриженными черными все еще вьющимися волосами и ставшими еще больше на открытом от волос лице глазами.
Затем их повели мыться. Заставили все с себя снять и выдали казенную одежку.