Капитану Фрику нравилось командовать всем восемьдесят седьмым участком, включая тех полицейских в штатском, которые обитали в комнате для детективов на втором этаже здания участка. К восемьдесят седьмому участку было приписано 186 патрульных, и вместе с шестнадцатью детективами наверху маленькая армия под командованием Фрика представляла собой грозный оплот против сил зла в этом городе. Сейчас Бирнс просил, чтобы три человека в форме были взяты с действительной службы в другом месте и круглосуточно находились у дверей чернокожего управляющего бизнесом (не то, чтобы его чернота имела значение), по одному человеку на каждые восемь часов, по три человека каждый день недели в течение следующей недели. Фрик не хотел брать на себя такую ответственность. Фрик считал, что на три человека меньше против сил зла — это на три человека больше на стороне сил зла. Он сказал Бирнсу, что свяжется с ним, и ровно в одну минуту третьего часа позвонил начальнику патрульной службы в штаб-квартиру в центре города на Хай-стрит и спросил, не может ли тот отпустить трёх патрульных в течение следующей недели для круглосуточного дежурства у чернокожего управляющего бизнесом, чей клиент стал жертвой убийства в прошлую пятницу вечером. Начальник штаба поинтересовался, какое отношение имеет чёрная кожа управляющего к тому, что происходит на зелёной Божьей земле, и Фрик сразу же ответил: «Никакого, сэр, это не имеет никакого отношения ни к чему», и начальник штаба разрешил выделить трёх человек для круглосуточной работы. К тому времени было уже 15:09, и дождь всё ещё шёл.
За годы службы на улицах Фрик знал, что дежурство с 8:00 до 16:00 заканчивается в 15:45, когда сменяющие друг друга патрульные проводят перекличку в комнате сбора, после чего предыдущая смена должна быть сменена. Он также знал, что любой умный преступник в этом городе должен был планировать совершение своих преступлений на пятнадцать минут, предшествующих 8:00 утра, 4:00 вечера и 12:00 полуночи, поскольку именно тогда происходила пересменка между теми патрульными, которые преждевременно возвращались в участок, и теми патрульными, которые проводили перекличку перед выходом на улицу для «смены на посту». Дежурство длится долгие восемь часов, и можно простить некоторое нетерпение людей, отработавших положенный срок. Как бы то ни было, Фрик понимал, что бессмысленно назначать уходящего патрульного на первое дежурство в квартире Хардинга, поэтому он позвонил в дежурную часть и попросил сержанта назначить человека с четырёх часов до полуночи на первый отрезок круглосуточного дежурства, которое продлится как минимум до следующей недели, а то и до дальнейшего уведомления.
Первым патрульным, направленным в квартиру Хардинга, был новичок по имени Конрад Леманн. Он же стал и последним патрульным, поскольку, приехав туда, обнаружил приоткрытую дверь и лежащего на полу кухни чернокожего мужчину с двумя аккуратно расположенными пулевыми отверстиями в лице.
Карелла никак не мог привыкнуть к тому, что Сэм Гроссман — капитан Сэм Гроссман, после того как он так долго был лейтенантом Сэмом Гроссманом. Высоко в окне башни на востоке — точнее, на этаже полицейской лаборатории нового здания штаб-квартиры из стекла, стали и камня, похожего на башню, в центре города на Хай-стрит, — Гроссман полусидел, полулежал, прислонившись к длинному белому столу с рядом чёрных микроскопов. На нём был белый лабораторный халат поверх серого костюма, а в его очках отражался серый дождь, сочащийся по оконным стёклам, серое небо, простирающееся по тусклому горизонту, чёрные карандашные линии мостов, ведущие с острова к далёким серым окраинам города. Эффект был суровым, современным, почти монохроматическим — белые, чёрные и серые цвета, нарушаемые только прохладным голубым на зелёном фоне цветом коробки с геральдической лилией и горячим розовым цветом орхидеи на лабораторном столе.
«Что ты хочешь в первую очередь?», — спросил Гроссман. «Коробку или цветок?» В его голосе звучала мягкость, прямо противоречащая холодности научных знаний, которые он должен был распространять.
Слушать, как Гроссман рассказывает о результатах своих лабораторных исследований, было всё равно что слушать, как вальяжный фермер из Новой Англии объясняет, что, вопреки галилеевским или ньютоновским представлениям, время и пространство следует рассматривать как относительные к динамическим системам или системам отсчёта.
«Начнём с коробки», — сказал Карелла.
«Я так понимаю, ты не узнаёшь дизайн.»
«Что-то знакомое, но не могу вспомнить.»
«„Б. Рено“ на Холл-авеню.»
«Да, точно.»
«Их стандартная подарочная коробка. Они время от времени меняют цветовую гамму, но узор геральдической лилии всегда один и тот же.
Ты можешь уточнить у них, когда они в последний раз меняли цвет.»
«Я так и сделаю. Что-нибудь ещё, что я должен знать?»
«На нём нет ни одного скрытого отпечатка, ни следа чего-либо, кроме пыли.»
«Что-нибудь особенное в пыли?»
«Не в этот раз. Прости, Стив.»
«Как насчёт цветка?»
«Ну, это орхидея, как ты, я уверен, догадался.»