– Косс сказал, что все выходы оцеплены. Прибыли несколько отрядов в штатском, – Кафа показала через его плечо, и он увидел две головы, мужскую и женскую со взглядами полицейских. – Но… – Кафа покачала головой.
Она потела так же, как и он. Маленькие блестящие капельки на лбу. Язык бегал по губам. Ее глаза смещались вбок каждый раз, когда кто-то проходил мимо.
– Я знаю, – мрачно сказал Фредрик. – Мне нужно выйти. Мне нужен воздух. Чтобы подумать.
Он вернулся в холл перед концертным залом. Из-за дверей слышалась песня соло, незнакомая ему оперная ария, и он подумал, не Ирене ли это поет. Взял курс на сектор балконов. Зал был неполный, и отсюда будет наилучший обзор.
Мог ли он ошибиться? Не запутался ли он в собственных теориях о том, что произошло в России? Что, если Симон Рибе – не Дикая норка? Что, если целью все же было посольство?
Нет. Он прав, он был уверен в этом. Симон Рибе – тот, кого хочет уничтожить Борг. Но Фредрик не понимал, как. Может быть, Борг поместил вирус в бутылку, бокал вина, чашку кофе, да куда угодно, мать его, и просто ждал снаружи? Стоял в укрытии в тени проулка, чтобы потом выйти на свет и над крышей машины министра встретиться взглядом с Рибе и поглумиться?
Что ему делать? Контролировать снаружи? Или идти на балкон?
И он поступил по велению сердца. Скоро сын будет стоять на сцене перед тысячей людей. Самое грандиозное событие в жизни Якоба. А Фредрик хоть мельком увидит это. Он хотел быть там. Раньше он почти не думал об этом, не понимал, насколько это важно, но сейчас до него дошло. Звуки, люди, резонанс от мрамора и запах лака инструмента. Он должен увидеть это.
Аплодисменты стихли, когда он открыл дверь в сектор балконов. Кресла бургундского красного цвета, ряд за рядом, большое круглое углубление в потолке, где монументальная люстра роняла мягкий свет на зрителей. Далеко внизу была сцена. Один прожектор был направлен на черный рояль. Фредрик ступенька за ступенькой пошел вниз. Он разглядел возвышающийся, тщательно уложенный затылок министра в первом ряду. Когда Фредрик подобрался к перилам балкона, началось объявление следующего исполнителя.
– А сейчас прозвучит последнее произведение первого акта, – сказала высокая стройная женщина, стоявшая на краю сцены. – Необыкновенно талантливый молодой человек, первокурсник Музыкальной академии Бенжамина Бюэ. Якоб Бейер.
Якоб Бейер. Он носит его фамилию. Как же Фредрик гордится этим.
– Якоб представит произведение
Глава 122
Начинается в минорной тональности. Павана. Печально, но тем не менее многообещающе. Словно серый свет смешивается с поднимающимся солнцем. А чуть позади гудит рояль. Вначале только аккомпанируя мелодии альта. Но скоро клавиши начинают делать свои шаги. Самостоятельные, мрачные шаги. Сначала пробуя. Потом более решительно.
Павана для мертвой принцессы.
Эгон Борг выбрал это произведение. Об этом сын рассказывал тем вечером, когда они встретились с Федором Лариновым в Концертном зале. Не его имя конечно, ведь Фредрик ни о чем не расспрашивал. Ему дела до этого не было.
Павана. Для мертвой принцессы. Должно быть, для двух мертвых принцесс. Сюзанны и ее нерожденной дочери. Дочери Эгона Борга.
Всхипнув, Фредрик взял себя в руки. Инстинкт говорил ему стрелять, и он схватился за пистолет на поясе. Краем глаза увидел, как вздрогнула ближайшая к нему публика. Но он помедлил. До черной спины за роялем примерно двадцать пять-тридцать метров. Якоб стоял со стороны Фредрика, между ним и Боргом была лишь длина человеческого тела. Пистолетный выстрел отсюда мог с таким же успехом попасть и в сына. Господи. Слышал ли кто-нибудь еще? Понял ли кто-нибудь еще? Вон там сидит переносчик заразы, всего в паре шагов от премьер-министра Норвегии. И играет. Сколько Борг будет играть? В какой момент он решит броситься? Сколько вообще длится это чертово произведение?
Фредрик ринулся вперед, перескакивая через ряды кресел, к выходу, распахнул двери и и прокричал в маленький микрофон, болтающийся у него на ухе.
– Это он! Кафа! Это он!
Он бросился вниз по лестнице.
– Кто? Где ты?
Кафа все еще была за сценой.
– Это он. Сидит за роялем с Якобом. Это Эгон Борг!
– Ох, твою мать!
Он вытащил пистолет из кобуры и направился к двери в партер. Центрального прохода в зале не было, поэтому он оттолкнул охранника в сторону и побежал вдоль заднего ряда зрителей, а затем пошел вдоль боковой стены к сцене. Проходя мимо зрителей, он слышал поднимающееся бормотание, и ему показалось, что в центре зала он заметил взъерошенный хвост на голове Элис и красивую гладкую косу Софии.