Калле Блумквист и Расмус

Никке сидел на стуле у окна очень довольный. Это было заметно. Наконец-то эту нахальную девчонку заставили умолкнуть!

Но инженер Петерс был далеко не в восторге.

– Послушай-ка, Расмус… – начал он, но Расмус, сияя от радости, прервал его.

– Тогда мы можем купаться каждый день, верно? – сказал он. – Я могу делать пять заплывов. Хочешь посмотреть, как я делаю пять заплывов?

– Очень хочу, – сказал инженер Петерс, – но только…

– Вот будет здорово! – радовался Расмус. – Один раз летом, когда мы купались, Марианн вдруг скрылась под водой. «Буль, буль, буль», – забулькала вода. А потом Марианн снова вынырнула. Марианн может делать всего четыре заплыва.

– Нужны мне твои заплывы! – нервно воскликнул Петерс. – Я хочу знать, где твой папа спрятал бумаги с этими красными цифрами.

Наморщив брови, Расмус неодобрительно посмотрел на него.

– Фу, какой ты злючка, какой глупый, – произнес он. – Разве ты не слышал – папа не велел мне говорить об этом.

– Чихать нам на твоего папу. И вообще такой маленький сопливый щенок не должен говорить старшим «ты». Ты должен называть меня «инженер Петерс».

– А разве тебя так зовут? – спросил Расмус, любовно поглаживая самую красивую лодочку из коры.

Петерс проглотил обиду. Он считал, что должен обуздать себя, если хочет добиться успеха в задуманном деле.

– Расмус, я подарю тебе что-то очень хорошее, если ты скажешь то, о чем я тебя прошу, – мягко произнес он. – Я подарю тебе паровую машину.

– У меня уже есть одна паровая машина, – заметил Расмус. – Лодочки из коры лучше. – Он сунул самую красивую лодочку из коры прямо под нос Петерсу: – Видел ты когда-нибудь такую красивую маленькую лодочку, инженер Петерс?

Потом он начал возить лодочку взад-вперед по одеялу. Это она переплывала океан, направляясь в Америку, где живут индейцы.

– Когда я вырасту, я стану вождем индейцев и буду убивать людей, – заявил он. – Но женщин и детей убивать не стану.

Петерс не ответил ни слова на это сенсационное заявление. Он заставил себя сохранить спокойствие и попытался придумать, как направить мысли Расмуса в нужное русло.

Лодочка из коры скользила по одеялу, управляемая загорелой и довольно грязной маленькой мальчишеской рукой.

– Ты – киднэппер, – сказал Расмус, а глаза его меж тем следили за лодочкой, пересекающей океан. Мысли его тоже были там. – Ты – киднэппер, – с отсутствующим видом подтвердил он. – Потому тебе нельзя знать никакие тайны. А не то бы я тебе сказал, что папа прикрепил их кнопками за книжным шкафом, но теперь я этого не сделаю… Ой, все-таки я тебе сказал, – спохватился он, весело улыбаясь.

– О Расмус, – застонала Ева Лотта.

Петерс вскочил.

– Слышал, Никке, – громко и радостно захохотал он. – Слышал… нет, это так прекрасно – быть правдивым. «За книжным шкафом», – сказал он. Мы заберем эти бумаги ночью. Будь готов через час.

– О'кей, шеф! – откликнулся Никке.

Петерс поспешил к двери, совершенно не обращая внимания на Расмуса, сердито кричавшего ему вслед:

– Отдай мои слова обратно! Чур, не считается, когда случайно скажешь! Кому говорю, отдай их обратно!

11

У Белых Роз были тайные сигналы и всякого рода предостерегающие знаки. Не менее трех сигналов означали: «Опасность». Во-первых, быстрое прикосновение к мочке левого уха, которое применялось, когда и враг и союзник находились в поле зрения и нужно было незаметно предупредить союзника о грозящей опасности. Затем крик совы, тайно призывавший каждого блуждающего в округе рыцаря Белой Розы немедленно поспешить на помощь. И наконец, клич великой тревоги, применявшийся лишь когда грозила смертельная опасность или ты находился в бедственном положении.

Именно сейчас Ева Лотта находилась в крайне бедственном положении. Ей необходимо было как можно скорее связаться с Андерсом и Калле. Она подозревала, что они, словно голодные волки, бродят где-то вокруг, совсем близко, и только и ждут, когда в ее окошке зажжется свеча в знак того, что на горизонте ни облачка. Но на горизонте было облачко. Никке не желал уходить. Он упорно сидел у них в комнате, рассказывая Расмусу, как он молодым моряком бороздил синие воды океанов всего мира, а дурачок Расмус требовал все новых и новых рассказов.

А нужно было спешить, спешить… спешить! Через час Петерс и Никке отправятся в путь и под покровом ночи украдут драгоценные бумаги.

Выход был один – Ева Лотта издала клич великой тревоги. Как она и рассчитывала, он был такой ужасный, что чуть ли не насмерть испугал Никке и Расмуса. Когда Никке оправился от испуга, он, покачав головой, сказал:

– Видать, ты совсем спятила! Нормальный человек так выть не будет!

– Так воют индейцы, – объяснила Ева Лотта. – Я думала, вам будет интересно послушать. Вот так, – сказал она и еще раз так же пронзительно завыла.

– Спасибо, спасибо, теперь хватит, – заверил ее Никке.

И он был прав. Потому что где-то в темноте запел черный дрозд. Хотя петь после наступления темноты было не в обычаях черных дроздов, но Никке не выказал по этому поводу никакого удивления, и еще меньше удивилась этому Ева Лотта. Она страшно обрадовалась знаку Андерса и Калле: «Мы слышали!»