Я почувствовал, что где-то рядом возникла Мадлен. Давно она вернулась? Я не мог повернуть голову, чтобы Селина не догадалась, что именно с этой женщиной я сюда пришел, и не переключилась на нее. Теперь уже все и вся в радиусе двадцати футов вокруг смотрели только на нас. Ситуация становилась угрожающей. Я должен был куда-то увести Селину. Я начал было вставать, когда Мадлен мягко опустилась на стул Натали, рядом с Уильямом.
– Куда это ты собрался, сволочь? – Селина поднесла к глазам руку с побелевшими костяшками пальцев, хотя никаких признаков слез не было видно. – О, тебе-то хорошо. Трахать меня, потом, когда тебе это надоело, послать меня подальше, кто же станет беспокоиться о женщине с неудачным браком и тупым уродцем вместо мужа. Я СКАЗАЛА – СЯДЬ, Я С ТОБОЙ ГОВОРЮ.
– Селина, я не…
– О, да пошел ты, – Селина швырнула недокуренную сигарету в пепельницу, резко встала, покачнулась и взяла первый попавшийся бокал с вином. Я замер, полупривстав. Какую-то печальную, жуткую секунду мы смотрели друг другу в глаза – два взлетающих застывших в движении самолета, образовавших разорванную арку. А затем она выплеснула вино из бокала мне в лицо.
Когда Мадлен убрала пиджак, а я снял рубашку, она сказала:
– Ну и ну, все это немного в стиле статеек из «Космополитена», тебе еще повезло, что это было всего-навсего белое вино. Говоришь, она занимается рекламой?
Вино на лице редко является именно тем, о чем мечтаешь. Тем не менее, несмотря на то что вечер прошел далеко не блестяще, конец его оказался далеко не катастрофическим. К моему огромному удивлению, Мадлен оставалась со мной – и была необычайно милой; кроме того, мы пошли в дамскую комнату – гораздо более элегантную и комфортную, чем мужская.
– Само собой, я ничего не говорил ее мужу, – заявил я, чувствуя – как бы безумно это ни выглядело, – что это единственное, что по-настоящему важно. – Я имею в виду мужа Селины, я не…
– Я знаю, что ты не говорил. Ты слишком умен для этого. Думаю, они просто поссорились, вот и все. Скорее всего, она сама ему рассказала. – Мадлен взяла полотенце, намочила его и начала аккуратно и тщательно вытирать вино с лацканов моего пиджака. На свое отражение в зеркале она ни разу не взглянула. – И еще, знаешь, никто ведь не принуждает другого человека трахаться. Она ведь сама тебя хотела, правда?
– Нет, никто ее не принуждал.
– И знаешь, что я тебе еще скажу? Теперь, когда тебя публично разоблачили как мужчину, которому нельзя доверять, не говоря уж о том, чтобы симпатизировать тебе или жить с тобой, ты стал гораздо более желанным. Ты самый сексуальный мужчина на этом балу. Такова дурацкая женская природа. Так что наслаждайся.
Она протянула мне пиджак и начала замывать под краном воротник моей рубашки. Вошли две женщины и уставились на меня с неодобрением и любопытством. Мадлен многозначительно взглянула на них. Они одновременно закатили глаза. Женщинам слова не нужны.
– Значит, считаешь, мы можем остаться? – спросил я.
– Думаю, тебе следует держаться поближе ко мне, а я за тобой присмотрю. – Она включила сушилку для рук и подставила воротник под поток горячего воздуха. – Это слишком опасное место, чтобы ты мог бродить здесь в одиночестве.
Я стоял, обнаженный до пояса, в наброшенном на плечи пиджаке, чувствуя себя мужчиной-стриптизером из документального фильма, повествующего о плюсах и минусах этой профессии, и пытался оценить ситуацию. Бесспорно, мое первое Я чувствовало себя очень смущенным. Второе Я – все еще очень мокрым. Но – и это вдохновляло – мои третье и четвертое Я, отправленные в командировку для оценки влияния всего случившегося на Мадлен, вернулись с неожиданно благоприятными результатами. Прирожденный нарциссист – Я номер пять – даже в таких условиях чувствовал себя вполне комфортно. Шестое Я – тихий, но настойчивый интеллектуал, который вечно разрубал мириады гордиевых узлов жизни, гадал, зачем и как разоблачили Селину и почему она пришла к выводу, что ответственность за это несу я. Седьмое Я просто восхищалось тем, сколько Я помещается в моей личности. А тем временем Я номер восемь, не способное вынести все вышеупомянутое, хотело лишь одного: выпить залпом большой стакан чего-нибудь покрепче.