Каллокаин

– Я не хочу, чтобы он уходил. Это несправедливо. Я не сделала ничего плохого.

Да, это святая правда. Нельзя наказывать за поступок, свидетельствующий о подлинной преданности Империи. Наоборот, за это следует наградить. Ее Того должен остаться при ней.

– Он решил, что больше не может мне доверять, – продолжала она, глотая слезы. – Да, если он предатель, тогда конечно, но если он человек, то это же совсем другое дело. Почему он тогда не может мне доверять?

В моей памяти вновь всплыло изможденное одухотворенное лицо той, другой женщины, и вновь чувство грустной безнадежности охватило меня. Что за бессмысленное ребяческое желание – непременно иметь кого-то, кому можно доверить все, что бы ты ни сделал! В глубине души я сознавал, что в этом есть нечто успокоительное, нечто влекущее… Нет, в каждом из нас заложено что-то от малого ребенка или от первобытного дикаря, только в одном больше, а в другом меньше. И как раньше я почувствовал себя обязанным разрушить иллюзии той женщины, так и сейчас я должен сделать то же самое для мужа Кадидьи Каппори, пусть даже ценой еще одного свободного вечера.

– Приходите ко мне оба, – сказал я, записывая на листке бумаги свои свободные часы. – Если он не одумается, я с ним поговорю.

Она принялась горячо благодарить. Я проводил их с соседом до двери. Он, по-моему, воспринял произошедшее как развлечение – во время нашего разговора без конца посмеивался, да так и ушел с ухмылкой. Но мне было не до смеха. Я слишком хорошо понимал суть дела.

На другой день на работе я не удержался и рассказал Риссену эту историю. Она не имела прямого отношения к нашему эксперименту, но была, на мой взгляд, просто любопытна. Или – я и сам не знаю – мне захотелось показаться Риссену этаким мудрым и всезнающим человеком, к которому другие идут со своими бедами и который шутя разрешает чужие трудности. Как ни странно, при моем критическом отношении к Риссену, при всем недоверии к нему я почему-то очень дорожил его мнением. Много раз пытался произвести на него хорошее впечатление, но, как правило, он оставался совершенно равнодушным, и в результате я испытывал только стыд. И все-таки снова и снова буквально лез из кожи, чтобы понравиться этому странному человеку, который, казалось, ни к чему на свете не питал уважения. Временами, когда чувствовал, что ничего не выходит, я старался нарочно рассердить его, вероятно, где-то в подсознании таилась мысль, что, если я сумею вывести его из себя, его характер станет мне хоть немного понятнее.

Между прочим, рассказывая про Кадидью Каппори, я вспомнил ее слова: «Он уже не был больше человеком».

– Человеком! – сказал я. – Подумать только, какой прямо-таки мистический смысл вкладывают люди в это слово. Как будто быть человеком – бог весть какая заслуга. Это ведь чисто биологическое понятие. И тому, кто думает иначе, следовало бы как можно скорее избавиться от своих заблуждений.

Риссен посмотрел на меня с какой-то странной улыбкой.

– Ну вот, например, эта Кадидья Каппори, – продолжал я. – Ее рассуждения о том, что муж перестал быть человеком, идут от предрассудков, поскольку в чисто биологическом смысле он всегда был и останется человеком. В конце концов она приняла правильное решение, ну а как в подобном случае поступили бы другие? Да и она, если бы еще колебалась и медлила, могла бы, сама того не ведая, оказаться изменницей. Нет, я считаю, что прежде всего нужно отучить людей обозначать словом «человек» что-нибудь помимо чисто биологического понятия.

– Не думаю, чтобы заблуждение, о котором вы говорите, разделяли многие, – медленно отозвался Риссен.

Взгляд его остановился на мензурке, которую он держал в руках. Риссен имел привычку говорить вещи, в которых вообще-то не было ничего особенного, но со страшно многозначительным выражением, а я потом часами ломал себе голову, пытаясь разгадать, что же крылось за его словами.

Впрочем, следующая неделя была заполнена такими важными событиями, что у меня не оставалось времени размышлять о чем-то постороннем. Каллокаин пробил себе дорогу, но об этом после, а сейчас расскажу, чем закончилась история супругов Бахара—Каппори.

Они пришли ко мне ровно через неделю после первого посещения Кадидьи. Линды снова не оказалось дома, но так как на сей раз я знал намерения гостей и, кроме того, муж фактически был у меня в руках, я не стал звать свидетелей.

По мрачному, подавленному виду обоих я понял, что они так и не помирились.

– Итак, – начал я, чтобы помочь им разговориться (лучше всего было свести дело к шутке), – итак, соратник Бахара, на сей раз вы сами устроили эксперимент, и, кажется, вознаграждение не очень-то вас устроило? Но развод – это нечто вроде постоянного недуга, не так ли? Ваш костыль – следствие экспериментов или… хм… семейных распрей?

Он по-прежнему кисло молчал. Жена подтолкнула его: