Камбэк

– У нас нет отношений, – замечаю я с некоторой язвительностью. – Сначала ты вернулась раньше времени из командировки, а потом вмешалась его мировая слава.

– Хочешь совет? Тебе нужно понять, чего ты хочешь, прежде чем принимать какое-либо решение.

– Чего я хочу?

Хана выразительно кивает и смахивает волосы, прилипшие к губам, покрытым гигиенической помадой.

– Основываясь на своих приоритетах, ценностях и потребностях. – Похоже, она собирается читать мне лекцию, поэтому я поднимаю обе руки, останавливая ее.

– Я подумаю об этом.

– Знаю, как ты подумаешь. Запутаешься в мыслях, пытаясь убедить себя в принятии решения, которое не повредит твоей драгоценной карьере, независимо от того, насколько правильный этот выбор.

– Да нет, не буду. – Хотя знаю, что обязательно именно это и сделаю.

Хана выуживает из кармана монетку и передает ее мне:

– Орел или решка?

– Ты предлагаешь мне позволить однодолларовой монете диктовать мою жизнь?

– Годится для выбора между суши и пиццей на ужин, так что вполне сойдет. – Она постукивает по монете. – Орел – ты больше никогда не разговариваешь ни с Джихуном, ни со мной. Решка – ты признаешь, что мы оба облажались по разным причинам, в основном потому что мы люди, и прощаешь нас.

– Это просто смешно!

Хана кидает мне монетку, и я подбрасываю ее в воздух, чтобы потом поймать и прихлопнуть ладонью. Мы обе склоняемся над ней.

– Орел, – тихо говорит она. – Больше никогда не разговаривай с нами.

Я роняю монету.

– Разумеется, я не собираюсь этого делать.

– Тогда перестань притворяться, что этот вариант для тебя приемлем, и двигайся вперед.

Жестокая любовь, суровая Хана.

– Даже если я прощу его, у нас с Джихуном все равно ничего не получится, – говорю я. – Он живет в Корее. И скоро уезжает.

– То же самое было и два дня назад, когда ты была готова пойти к нему домой.

– Он – знаменитость. Не моя история.

– Повторяю, у вас все складывалось хорошо до того, как ты узнала об этом, и не похоже, что за последние шесть часов он стал другим человеком. К тому же среди твоих знакомых нет ни одного селебрити.

– Я работаю с ними через «Люкс».

– Ты не напрямую работаешь с некоторыми через «Люкс», – поправляет она. – При этом ты работаешь бок о бок с кучей придурков в «Пукерли и Туперли», и, похоже, тебе это достаточно хорошо удается. Почему многие из них носят имена, производные от глаголов, вроде Чейза или Роба? [80]

– Не забудь Скипа.

– Ты не работаешь со Скипом. – Она видит мое лицо. – Ах, ошиблась. Прости.

– Это все не для меня. – Я дергаю себя за волосы. – Я хочу стать партнером в своей фирме. Хочу быть лучшим юристом в городе. Хочу, чтобы люди приходили послушать мою лекцию по юридическим вопросам, что-то вроде аналога TED Talk [81]. Я не гоняюсь за рок-звездами.

– Айдол, – поправляет она. – Не рок-звезда.

– Что?

– Джихун – айдол к-попа, а не какой-то седеющий старик в легинсах, трахающий малолетних фанаток в гастрольном автобусе. Он дисциплинирован, усердно работает и тренируется ежедневно в течение многих лет, чтобы достичь того, чего хочет.

– Так же, как и я.

Она надувает щеки.

– Послушай. Ты смотришь на это с неправильного ракурса. Ты познакомилась с ним как с Джихуном. Он и есть Джихун. А Мином становится только на сцене. Это его сценический образ.

– Он солгал мне. – И это не маленькая ложь из серии «конечно, детка, то платье очень милое». Ложь Джихуна разнеслась по стратосфере.

– Прошлым летом, когда тот парень в баре попросил твой номер телефона, ты изобразила ирландский акцент и сказала, что через день улетаешь домой, в Мус-Джо[82].

Я свирепо смотрю на нее.

– Вряд ли то, что я избавилась от назойливого незнакомца, сравнимо с историей Джихуна. Он одурачил меня.

Вот оно. Вырвалось. Он одурачил меня – они оба одурачили, – и теперь я чувствую себя бесконечно глупой. Это ж какой недалекой надо быть, чтобы не заметить, что он как минимум недоговаривает? Я, юрист, хороший юрист, и не сумела разоблачить столь неуклюжее вранье. Что это говорит обо мне, о моей интуиции? Моей проницательности?

– Ари, – голос Ханы смягчается, – мир слишком большой, и ты не обязана знать о нем все. Вопрос в другом: теперь, когда тебе открылась еще одна его сторона, что ты собираешься делать?

– Ничего. Что я могу сделать?

– Ради всего святого. – Мимолетное сочувствие Ханы испаряется, сталкиваясь с непоколебимой силой моей жалости к самой себе. – Ты наконец прислушаешься к себе? Он тебе нравится. Тебе было весело с ним. Ты нравишься ему. – Она делает паузу. – Я никогда и ни с кем не видела тебя такой открытой, Ари. Такое чувство, будто вы знаете друг друга целую вечность. Да, он жил у нас, но вы же поладили. В конце концов.

Я вздыхаю, и на этот раз знаю, что Хана воспринимает это как мое поражение, что так и есть.

– Он мне действительно нравится, но я не могу избавиться от ощущения, что меня использовали. И чувствую себя… ничтожеством. Он окружен красивыми, знаменитыми женщинами, ему под стать. Они понимают и разделяют его образ жизни.