Камень

Рябинин примеривал, какая бы маска подошла для её допроса. Оказалось, самая простенькая — «свойский парень». Преступник, после дрязг с родственниками или женой, после, как правило, алкогольных перепитий, после своего нервотрёпного преступления, после склок с соучастниками, после ребят из уголовного розыска, которые его ловили, — после всех этих жизненных передряг он входит в кабинет следователя и наконец-то видит человека понятного и понимающего, своего, свойского…

Эту маску Рябинин никогда не надевал.

— Потому что ты мне не безразлична! — выпалил он.

— Сергей Георгиевич, мужа ни в чём не подозревают.

— Ну и слава богу, — вздохнул Рябинин.

— В краже бриллианта подозревают меня…

Маша дала ему старинную книгу, похожую на плиту выветрелого базальта. Про алмазы. Он читал её по ночам при живом огоньке свечи, удивляясь многовековой истории простого, в сущности, камня. Его добывали в поту и крови, из-за него сходили с ума от радости или от горя, ради него отдавали жизнь или брали чужую… Рябинин не понимал, как так могло быть, что камешек стоил тысячи и миллионы, буханка же хлеба — копейки.

А вот жизнедающие вода и воздух вообще ничего не стоили.

После ужина Рябинин дочитал последние страницы и выскочил из палатки. Маши нигде не было, но от косы, закрытой поворотом реки, доплёскивался смех — женщины партии устроили там свою купальню. Переполненный историями об алмазах, Рябинин оказался возле Степана Степаныча, дробившего пробы в чугунной ступе.

— Степан Степаныч, говорят, что алмазы приносят несчастье?

— Это которые в ювелирном?

— Да, бриллианты.

Степан Степаныч, коренастый лысоватый мужик, всегда ходивший в тяжёлых сапогах и ватнике, опустил пест и надсадно задумался:

— Тут рассуждение такое… Кто его не купил, у того его нет, и бояться, стало быть, нечего. А кто его купил, у того денег много, стало быть, счастливый.

Его логика подкупала. Рябинин никому бы не признался, что слушать Степана Степаныча ему интересней, чем, скажем, начальника партии, чем геофизика. У тех слова и мысли шли схожие, как подобные треугольники. Степан Степаныч находил словечки, будто на отмели с разноокатанной галькой выковыривал замысловатые камешки.

— У каждого, Серёга, всяк свой камень есть. Моему корешу Витьке Начхедину этот алмаз, верно, счастье принёс. Грёб он его ковшами и, стало быть, осчастливился.

— Старатель, что ли?

— Зачем? Экскаваторщиком вкалывал на Севере. Ну, и прикололи ему на костюм из чистой шерсти Золотую Звезду.

— Степан Степаныч, а ваш камень какой?

Рабочий остервенело долбанул пестом кусок гнейса:

— А мой камень, Серёга, есть кирпич, тюкнувший мою судьбу в самое темечко.

— Кирпич на голову, что ли, упал?

— Не кирпич, Серёга, на голову упал, а я головой на кирпич. Шёл и споткнулся, поскольку был аванс. Белая палата, доктора в очках, на прежнюю работу меня не допустили. И вот я перед тобой налицо, долблю каменюги в этой ведьминой ступе…

Рябинину показалось, что в Машиной палатке произошло какое-то движение. Он сорвался с места, обуреваемый нетерпением поговорить об алмазах, любви и счастье. Если каждый человек приписан к своему камню, то его камень тот, который у Маши. Алмаз. Или топаз.

Обычно Рябинин не стучал в колышек, а скрёбся по брезенту. И слышал ответное и звонкое: «Входи, Серёжа!». Он поскрёбся. Ему не ответили. Он похлопал ладонью по натянутому до звона тенту, как по хорошему барабану. Или ему почудилось звонкое «Входи, Серёжа!», или какая-то интуитивная сила, она же дьявольская, подняла его руку и чуть раздвинула полог…

В широкую мужскую спину, обтянутую белой рубашкой, долькой золота вжалась загорелая узкая Машина ладошка. Её волосы воздушно пали на мужскую шею. Запрокинутое в поцелуе лицо неузнаваемо изменилось…

Рябинин прикрыл глаза от резанувшей боли, словно в них брызнула электросварка. Он опустил полог и ринулся к реке. И бежал по берегу, расшвыривая кедами гальку. Куда бежал? К людям, за помощью. В лагере беда. Ему хотелось крикнуть на всю тайгу…

Он зацепился за морёную корягу и рухнул на песок. Боль в ушибленных коленях его отрезвила. Зачем он бежит? Ему же всё показалось. Того, что он видел, быть не могло… Разыгралось воспалённое зноем воображение. Он тоже упал на кирпич, как и Степан Степаныч…

Рябинин быстро вернулся в лагерь. Нервными шагами дошёл он до её палатки и открыл полог. Там никого не было. Показалось, ему всё показалось. Любой бы психолог объяснил рябининское видение научно: он думал о сопернике, представлял его, в маршруты ходит без шапки, темечко напекло — вот и мерзкая галлюцинация. Подобные случаи известны. Виделись оазисы в пустыне, корабли в морях и «летающие тарелки» на небесах…

Он сильно втянул в себя воздух — пахло табачным дымом. Тут курили. Но курящих в лагере только двое — Степан Степаныч и водитель грузовика. А белые рубашки по вечерам надевал только один человек — пижонистый водитель.