Камень. Бронза. Железо

В июле я получил царский подарок — восемь практикантов. Ставилась задача завершить обследование Верхневолжских озёр и территории Пеновского района. На озере Глубоком под Осташковом соединились с музейной экспедицией. Попытались вместе осмотреть берега Стержа, самого верхнего из Верхневолжских озёр. Но дорог там почти нет, без лодки не обойтись, и юго-западный берег остался недостижимым.

Погода в том июле держалась тёплая, но неустойчивая: чистое небо, через 15-20 минут оно всё в тучах, ливень, гроза, а через полчаса опять идиллия. И так по три раза на дню. Сначала мы от этого страдали, а потом приспособились и к концу разведки действовали при постановке лагеря с чёткостью орудийного расчёта: машина останавливается, открывается борт, выскакивает наш десант, а через двадцать минут уже стоят все палатки, в них вещи, и даже дымится печка, вырытая большим спецом по этому делу Володей Ивановым, тем самым, что крушил корни в Языкове.

Не удалось нам тогда только посмотреть исток Волги. Мы рвались к нему, но не дошли несколько километров: дорога, как говорит Палыч, “упала”. Времени на пешеходный вариант у нас не было. Пришлось отложить прикосновение к истоку до лучших времён. Они наступили через два года.

А пока путь лежал на озеро Пено. В 1976 году я работал там по высокой воде, и юго-западный берег, самый низкий, оказался затоплен. На этот раз вода стояла пониже, и мы нашли около двадцати древних поселений в пойме. Затем двинулись на север Пеновского района, на территорию леспромхоза “Рунский”. Не задержались и там: тремя маршрутами быстро осмотрели несколько малых озёр в бассейне Руны.

На дореволюционной карте В.А. Плетнёва в самом северо-западном углу Тверской губернии нанесены курганы у деревни Любино. В нескольких километрах от неё лежит озеро Ордоникольское, к которому в мае пробиться не смогли, не нашли дороги. По описанию В.А. Плетнёва, на берегах озера тогда имелся погост Осечно и стояли три деревни: Орда, Калинино и Москва. Ничего себе сочетание! Бывают же совпадения...

Ныне жители деревни Москва оказались почти в полной изоляции, остальные деревни уже обезлюдели. Сообщиться с внешним миром на обычном транспорте можно лишь зимой. Когда мы спросили дорогу с западной стороны (последняя наша надежда), мужики указали на старый, но вполне добротный тракт. Мы обрадовались: по карте до Москвы оставалось километра три. Палыч развил скорость километров под 60 и... резко затормозил. Метрах в двадцати перед нами дорога-красавица, прямая, как стрела, обрывалась в распадок. Дорога в никуда!..

Палыч помянул добрым словом дорожников и остался при машине, а мы двинулись пешком через урман. Мрачная озёрная котловина. Огромные ели (старое название озера — Заеленье), сырость, едва заметная неровная тропинка. Форсировали небольшую речушку в её истоке из озера, поднялись по крутому, высокому склону и оказались в Москве. Впрочем, не сразу. Приветливо раскланявшись с первым встречным, старичком в выцветшей солдатской рубахе, я спросил: “Отец, это Москва?” — “Нет!” Немая сцена... Дед выдержал паузу не хуже артиста Качалова и уточнил: “Это — Красная Москва”. У меня отлегло от сердца. Переименование, конечно, весьма двусмысленное, учитывая жизненные условия на этом плацдарме. Но люди всё-таки живут и малую свою родину любят. А ведь бывают топонимические казусы и вовсе драматического свойства. Например, в Бельском районе деревню Екатерининское переименовали в Новую Жизнь, и в ней не осталось ни одного жителя. Десятки пустых домов, почти ничего внутри не нарушено, а людей нет. Недавно вернули старое название. Говорят, люди опять стали возвращаться.

Разговорился с дедом... “Немцы-то, — спрашиваю, — сюда прошли?” — “Нет, утопло в урмане несколько ихних “тигров”, не доходя деревни. Пешком приходили трое, так мы их топорами зарубили. Больше не совались”. Старик помолчал и гордо, веско произнёс: “Ни одну Москву немец не взял!”. Выстраданные слова. Сердце моё дрогнуло и глаза защипало. Ведь речь идёт о родине, волею судеб получившей то же имя, что и главный город страны. Отстояли! И этот подвиг, о котором и не слышал-то никто, стоит в том же ряду, что и оборона столицы и контрнаступление под Москвой. Мы с дедом встретились глазами, пожали руки, и встреча эта осталась во мне навсегда.

А древностей мы на озере не нашли. Берега неровные, очень высокие, сложены каменистой и глинистой мореной. Пейзаж для неолита мало подходящий. Но охотники и рыболовы того времени на озере всё-таки бывали. Свидетельство тому — прекрасное кремнёвое тесло, подобранное на глинистом склоне, где никакого поселения быть просто не могло.

Потеряли...

Вернулись мы к машине, и Палыч нас порадовал: “Хоть в Москву вы меня не взяли, я тут наломал в Подмосковье ведро белых. В радиусе двадцати метров от машины”. Впрочем, и мы принесли грибов ничуть не меньше.