Камень и боль

И увидел чудо. В полумраке старой церквушки без хвастливой живописи знаменитых мастеров, без дорогих каменьев и золота стояло на коленях мало молящихся, и он заметил, что все они бедны. Какая-то старая женщина рядом с ним плакала, закрыв лицо руками, калека, вернувшийся из французского похода, молитвенно воздевал обрубок свой к богу, несколько блудниц жалось к колонне, заслонив себе лицо, двое-трое, чьим ремеслом была нищета, стояли на коленях в стороне, робея. Вбежал маленький оборвыш, остановился как вкопанный и с удивлением заметил то, на что молящиеся, может быть, не обратили даже внимания: при священнике не было служки. И ребенок подошел к алтарю, словно ангел, чтоб прислуживать. Священник – молодой, истощенный, видно, из самых бедных – литургисал истово. Для Микеланджело алтарь и священник на мгновенье слились в одно, были сумерки, и убранство алтаря было бедное, нищенское, как облаченье священника. А священник хвалил, славил и величил бога с таким жаром, что все больше, чем обычно, присутствовали всей душой и видели, как Христос при этой жертве возобновляет свою жизнь, свою молитву, свое страданье, как Христос при этой жертве возобновляет свою смерть и снова проливает кровь. И эта кровь оросила всех, она взывала к небесам, родник ее был открыт всем живущим на земле, из которых здесь преклонили колена женщина и калека, блудницы и двое-трое, чьим ремеслом была нищета, и вбежавший сюда ребенок, посланный святым Козиматом, прислуживал священнику у этого родника, к которому святой дух и пресвятая дева звали: приди! и слышащий – молви: приди, и жаждущий – приди, и каждый желающий – набери живой воды даром. Потом священник повернулся и перекрестил всех простым движением, не изученным перед венецианским зеркалом, движением безыскусственным, скудным, и удалился. Микеланджело спросил, как зовут священника, и узнал, что его зовут Уго, он венецианец, знатного рода, сам когда-то был нобилем, отец его заседал в Совете, а бабка со стороны матери была догарессой, но он из любви к Христу от всего отрекся, пришел пешком, босой в Рим, где и стал священником, самым бедным, и живет, говорят, хуже нищего. Но будто бы молитвы его обладают чудодейственной силой, так утверждала старая женщина и уже не плакала. И Микеланджело решил ходить сюда, в храм Сан-Козимато на Трастевере, и познакомился с отцом Уго из Венеции, и возблагодарил бога, что заблудился.

Это была одна встреча. А потом, возвращаясь обратно на Кампо-деи-Фьоре, он натолкнулся на Виа-Трастиберине на толпу, гудящую, рокочущую и валом валившую по улицам, посреди которой выступали флейтисты в папских цветах и барабанщики били в барабаны, грохотала солдатская песня, народ бил в ладоши и валил вперед, за марширующим воинским отрядом, во главе которого гордо ехал командир в роскошной одежде, подпоясанный широким золотым поясом. Микеланджело сразу узнал его. Узнал, несмотря на то, что не видел после того удара в Санта-Мария-дель-Кармине. Это был Торриджано да Торриджани. Барабаны гремели, звенело ликование флейт, клики и рукоплесканье толпы, это был поход против Орсини, блестело оружие, реяли флаги. Торриджано, гордо выпрямившись, величаво глядел на народ, пока взгляд его не упал на Микеланджело. Он тоже сразу узнал его, и, покинув строй, легким движеньем остановил коня: он немного поколебался, держа меч под мышкой и поигрывая плетью. Микеланджело, в выцветшей одежде, без плаща, с низко пришитой сумкой у пояса, глядел молча. Торриджано, весь в золоте, снова тронул коня, ухмыльнувшись, и надменно въехал в ряды, больше не обращая внимания на безносого бродягу, на затерянного в толпе странника. Это была вторая встреча.