Камень, ножницы, бумага

Марито расхохотался. Он-то всегда утверждал, что Лусио прекрасно умеет говорить, но не делает этого, потому что начал демонстрировать нам теорию, которую разовьет полностью, когда вырастет. Нечто, что, по мнению Марито, имеет прямую связь с истинной коммуникацией, практически равной осмосу – проникновению растворителя через полупрозрачную мембрану.

Кармен сжала Лусио в объятиях, на что он отозвался еще одной краткой речью, составленной из звуков «м» и «л», как будто бы для того, чтобы все уяснили: тот факт, что он только что совершенно четко произнес «Бартоло» – с «р» и всеми другими положенными звуками, – вовсе не означает, что он намерен говорить. Как не означает и того, что он перестанет называть ее мамой, сколько бы она ни показывала ему мамину фотографию и ни повторяла, что она сама – не его мама. Завершив свою речь, Лусио обхватил лицо Кармен своими ладошками.

– Мама, – сказал Лусио и поцеловал ее в нос.

Мы с Марито рассмеялись.

– Пошли, Бартоло, – сказала Кармен, – сдается мне, что легче научить говорить тебя, чем этого упрямца.

И мы всей гурьбой ввалились в кухню, чтобы приготовить обед нашей новоприобретенной собаке.

10

С этого самого дня Бартоло и Лусио стали неразлучны. Если нужно было найти Лусио, достаточно было позвать Бартоло и определить, откуда доносится его лай, а когда эти двое углублялись в дальнюю часть острова, нужно было дождаться, пока не увидишь, как Бартоло выпрыгивает из высокой травы, а потом пропадает в ней, как огромный заяц. А Лусио бегал за ним то туда, то сюда, потряхивая, как мачете, тростниковой палкой, срезанной для него Ковбоем.

Той зимой Марито несколько преждевременно, как казалось нам с Кармен, начал, по его собственному определению, образование Лусио, передавая ему то, чему когда-то его самого научил Ковбой. Поскольку учить мальчика читать и писать было еще рановато, он начал с уроков рыбной ловли и плавания, а чистописание запланировал на следующий год. Марито горел желанием научить братишку читать и писать. Читать Лусио книжки он начал, когда тому еще и года не исполнилось. С появлением Бартоло Марито пришлось включить в процесс обучения еще одного ученика. Рано утром все трое загружались в лодку, гребли к острову посреди реки и привязывали на мысу свое суденышко к торчащей из воды ветке затонувшего дерева. Вскоре Лусио и Бартоло уже сидели на корме и не отрывали глаз от ярко-красного поплавка, а Марито читал им вслух книжку. Вдруг поплавок начинал дергаться, и все трое приходили в движение: Бартоло громко лаял и возбужденно носился с носа на корму лодки, Лусио восторженно вскрикивал, Марито выпускал из рук книгу, которая падала ему под ноги, а лодка раскачивалась и плясала на воде, как скорлупка. При такой суматохе и гвалте на протяжении всего канала не оставалось никого, кто пребывал бы в неведении относительно того, что у Лусио клюет, и только в случае редкой удачи вся троица не оказывалась в воде.

В будние дни, когда Марито и Кармен были вынуждены ездить в город, где оба учились, Лусио оставался на попечении доньи Анхелы. По ее словам, вместе с Бартоло он проводил на причале целые дни, глядя в ту сторону, где в шесть часов вечера показывался рейсовый катер, на котором Марито и Кармен возвращались домой, – как будто, когда брата с сестрой не было рядом с ним, жизнь ставилась на паузу и запускалась вновь каждый вечер, как только они появлялись. Думаю, что именно по этой причине ни один из них не хотел жить в городе и тянул с этим до последней минуты, пока иного выхода просто не осталось.

Как-то в воскресное утро Марито пришел поговорить с моим папой. Лишь только увидев его, ровно в полдень, – вымытого и в парадных брюках, я сразу же поняла, что он пришел по какому-то важному вопросу. Папа и мама сидели на причале с аперитивом, а я прибежала домой, чтобы собрать поднос с сыром и оливками и унести его в тростники, где Кармен посвящала меня в подробности любовной истории, героями которой была парочка из ее класса.

Завидев Марито, я села рядом с родителями – послушать, о чем пойдет речь. Но он на меня даже не взглянул, как будто очень старался не потерять настроя перед разговором. Марито остановился перед моим отцом.

– Мне нужно поговорить с вами об одном деле, – сказал он.

Папа жестом пригласил его садиться. Но Марито не шевельнулся. Как встал перед ним, так и стоял – руки по швам и даже, похоже, не дышал.

– Я хочу подготовиться, чтобы поступить в Государственный технологический университет, – проговорил он.

Папа молчал.

– Я собираюсь найти работу, чтобы платить за обучение и за жилье, но пока я ее не нашел, я думал просить вас мне помочь.

Марито смотрел папе прямо в глаза и выпалил всё это разом, без единой паузы.

Папа посмотрел на маму.

– Нам нужно всё спокойно обдумать, – сказал он.

Марито не двигался – стоял где стоял.

– Для этого нужно время.

Марито не шевелился.

– Неделю на размышления.

– На следующей неделе истекает срок подачи заявлений, – произнес Марито.

– Что же ты тянул до последнего момента? – вступила мама.