Камень, ножницы, бумага

Моя жизнь похожа на мою работу — люди всегда хотят меня изменить. Все началось с моей матери. Когда отец ушел, она работала в больнице в две смены, чтобы вырастить меня и сохранить крышу над головой. Мы жили на тринадцатом этаже многоквартирного дома в муниципальном районе Южного Лондона. У нас было немного, но нам всегда хватало. Она часто отчитывала меня за то, что я слишком долго смотрю телевизор, пока она на работе, — говорила, что у меня глаза станут квадратными, — но это было максимально безопасное занятие из всех возможных. Она предпочитала, чтобы я читал, что я и делал. На мой тринадцатый день рождения она подарила мне тринадцать книг. Это были специальные издания авторов, которых я любил в детстве, и они до сих пор хранятся у меня на маленькой полке в домике, где я пишу. Она подписала первое издание моего любимого романа Стивена Кинга: «Наслаждайся историями из жизни других людей, но не забывай жить своей собственной».

Она умерла три месяца спустя.

Я бросил школу, когда мне исполнилось шестнадцать, потому что так сложились обстоятельства, но я всегда был полон решимости заставить ее гордиться мной. Все, что я делал с тех пор, было направлено на то, чтобы попытаться стать тем, кого она не хотела бы изменить.

У меня была вереница подружек, которые тоже безуспешно пытались переделать меня, пока я не встретил свою жену. Впервые в своей жизни я нашел кого-то, кто любил меня за то, что я просто есть, и ничего не хотел во мне менять. Наконец-то я мог оставаться самим собой и писать свою собственную историю, не боясь, что меня бросят или заменят. Может быть, именно поэтому я так сильно любил ее в самом начале. Но брак трансформирует людей, нравится им это или нет. Вы не можете собрать яйцо, если уже взбили его в омлет.

Я пытаюсь выбросить негативные мысли из головы и сосредоточиться на открывающемся виде. Находясь так высоко, вспоминаю о детстве, проведенном на тринадцатом этаже. По ночам, когда не мог заснуть (в квартире были тонкие стены), я открывал настежь окно своей спальни и смотрел в ночное небо. Больше всего мне запомнились самолеты — я ведь никогда не летал. Я считал их и представлял людей, достаточно умных, достаточно удачливых и достаточно богатых, чтобы иметь возможность куда-то улететь, в отличие от меня. Даже тогда я чувствовал себя в ловушке. Из окна многоквартирного дома в Лондоне передо мной разворачивалась совершенно иная картина, а сейчас здесь насколько хватает глаз нет ни зданий, ни вообще каких-либо признаков жизни, и все покрыто снегом, залитым лунным светом. Мы действительно одни, чего Амелия и добивалась.

Люди должны быть осторожнее в своих желаниях.

Есть некая сторона моей жены, незаметная постороннему глазу, потому что она отлично умеет ее скрывать. Работа в благотворительной организации для животных не делает Амелию святой. И точно не означает, что она никогда не совершала дурных поступков, совсем наоборот. Есть леса куда менее тенистые, чем моя жена. Возможно, она и способна одурачить всех остальных, но я знаю, какая она на самом деле и на что способна. Вот почему сейчас я эмоциональный банкрот — вся любовь, которую я чувствовал к ней, истрачена.[19]

Я не притворяюсь, что нисколько не виноват в произошедшем.

Я никогда не предполагал, что я из тех мужчин, которые изменяют своим женам.

Но я это сделал. И так случилось, что она узнала об этом.

Думаю, что теперь выгляжу плохим парнем, однако в этой истории существует и плохая девушка. Две ошибки иногда приводят к отвратительным последствиям. И я был не единственным, кто спал с тем, с кем не следовало. Так же поступила и святая Амелия.

Амелия

— Адам?

Стоя в коридоре со свечой в руке, я зову его. Но он не отвечает.

Боб смотрит на меня снизу вверх, раздраженный тем, что я потревожила его сон, затем поворачивается к двери с табличкой «Опасно, не входить» и вздыхает. Иногда мне кажется, что наша собака умнее, чем мы думаем. Но потом я вспоминаю, как он бегает кругами, гоняясь за собственным хвостом, и понимаю, что он озадачен жизнью так же, как и мы.

Я никогда не была приверженцем соблюдения правил, поэтому игнорирую предупреждение и дергаю ручку. Передо мной узкая деревянная лестница, ведущая к другой двери наверху. Я делаю несколько шагов и чуть не роняю свечу, когда попадаю в паутину. Я отчаянно пытаюсь смахнуть ее с лица, но все равно чувствую, как будто что-то ползет по коже.

— Адам? Ты там, наверху?

— Да, здесь потрясающий вид. Захвати вино и пару одеял, — отвечает он, и прилив облегчения, который я испытываю, удивляет меня.

Пять минут спустя мы стоим, прижавшись друг к другу, на колокольне часовни. Мой муж прав: вид действительно волшебный. Здесь не так много места, и мне холодно, несмотря на обернутое вокруг плеч одеяло, — но выручают вино и Адам, который, заметив, что я дрожу, обнимает меня.

— Не могу вспомнить, когда в последний раз видел полную луну, — шепчет он.

— Или так много звезд, — соглашаюсь я. — Небо невероятно чистое.