Камень, ножницы, бумага

Мы натыкаемся на небольшое кладбище — полагаю, этого можно было ожидать — с рядами старых надгробий, почти полностью скрытых снегом. Вокруг часовни торчат темные деревянные скульптуры — по меньшей мере две или три в каждом направлении, куда я смотрю. Выточенные вручную кролики, которые, кажется, выпрыгивают из мерзлой земли, большая черепаха и гигантские деревянные совы, сидящие на пнях, из которых они были вырублены. У всех огромные глаза, которые таращатся на нас, словно им так же холодно и страшно, как и нам. Даже на деревьях вырезаны лица, и невозможно отделаться от мысли, что за тобой наблюдают.

Я снова и снова зову Боба, но после двадцати минут хождения по кругу я не знаю, что делать. Человек, не имеющий собаки, не понял бы, что это так же тяжело, как потерять ребенка.

— Как думаешь, его кто-то похитил? — спрашиваю я, когда у нас, кажется, заканчиваются все остальные идеи.

— Зачем кому-то это делать? — возражает Адам.

— А почему вообще кто-то что-то делает?!

— И кто же это мог быть? Мы находимся у черта на куличках.

— А как насчет того маленького домика с соломенной крышей, мимо которого мы проезжали?

— Он казался пустующим.

— Разве мы не должны проверить?

Он качает головой.

— Мы не можем просто обвинить кого-то в…

— Конечно нет, но мы могли бы попросить их о помощи! Они намного ближе к главной дороге, чем мы, так что, возможно, у них все еще есть электричество… или, по крайней мере, телефон, которым мы сможем воспользоваться. Это не так далеко, можно дойти пешком. Стоит попробовать, не так ли? Если Боб каким-то образом сбежал, они могли его видеть.

Адам на самом деле никогда не хотел заводить щенка. Мешали детские воспоминания, которые до сих пор преследуют его в ночных кошмарах. Его можно понять. Однако все изменилось, когда он увидел Боба. Мой муж порой хорошо это скрывает, но я знаю, что он любит эту собаку так же сильно, как и я.

— Ладно, пошли, — говорит Адам. Он берет меня за руку, и я позволяю ему это.

Озеро частично замерзло, и мои мысли снова обращаются к Бобу. Он ненавидит дождь, или мокрый снег, или просто снег, или все, что падает с неба. Зато он любит воду — всегда плюхается в реку или бежит к морю. Хотя, конечно, наш глупый старый пес знал бы, что нужно держаться подальше от замерзшего озера. Я стараюсь не думать об этом, пока мы тащимся к коттеджу, виднеющемуся вдалеке. За исключением скрипа наших шагов, утрамбовывающих свежий снег, в холодном воздухе ни звука. Тишина может казаться жуткой, когда ты к ней не привык, а я, живя в Лондоне и работая в «Баттерси», определенно не привыкла. Иногда я даже во сне слышу лай собак. А сейчас вокруг царит безмолвие. Неестественное. Здесь даже не поют птицы. Задумавшись об этом, я не могу припомнить, чтобы встречала нечто подобное.

Домик оказался дальше, чем нам показалось, нам потребовалось больше пятнадцати минут, чтобы до него добраться. Это крошечное сооружение с побеленными стенами, такими же, как в часовне, и соломенной крышей. Напоминает жилище хоббитов. Он такой маленький и уединенный, что я не могу себе представить, зачем кому-то может понадобиться в нем жить, но снаружи припаркована машина, почти полностью скрытая от посторонних глаз: это вселяет в меня надежду, что кому-то все-таки понадобилось. Это большой автомобиль, возможно, старый «Ленд Ровер». Трудно сказать, так как он наполовину занесен снегом. В любом случае, я уверена, что в такую погоду он справится лучше, чем моя машина.

Я прочищаю горло, прежде чем постучать в ярко-красную дверь. Я почему-то нервничаю и даже не знаю, что скажу, если кто-нибудь откроет.

Мне не стоило беспокоиться; этого не происходит.

Странно, что никто не реагирует на стук, потому что я могу поклясться, что слышала голоса, когда мы шли по тропинке — возможно, радио или кто-то приглушенно разговаривал с ребенком. Я смотрю на Адама, который пожимает плечами, затем стучу снова. На этот раз немного жестче. Ответа по-прежнему нет, вообще никаких признаков жизни.

— Посмотри на это, — шепчет Адам, уставившись на крышу.

Я решила, что он имеет в виду солому, но, подняв глаза, увидела дымящуюся трубу. Кто-то точно должен быть внутри.

— Может быть, они нас не слышат, — предполагает он. — Ты оставайся здесь, а я быстро осмотрю заднюю часть.

Он исчезает прежде, чем я успеваю ответить, и его нет так долго, что меня одолевает беспокойство.

— Ну, видел что-нибудь? — выпаливаю я, когда он наконец возвращается. Возможно, это просто из-за холода или моего воображения, но он выглядит бледнее, чем раньше.

— И да и нет, — отвечает он.

— В каком смысле?

— На заднем дворе полный беспорядок, все заросло, и там даже туалет на улице. Впрочем, хотя бы ванны не валяются, но думаю, что здесь живет кто-то старый. Другой двери нет, только пара грязных окон. Я увидел внутри женщину, сидящую у очага.

— Прекрасно…

— Боюсь, что не совсем, — говорит он, прерывая мои позитивные мысли своими негативными. — Я постучал в окно, чтобы привлечь внимание, и, думаю, напугал ее.