Я уже замерзаю, но мне становится намного холоднее, когда он это произносит. Я вспоминаю о газетных вырезках с Октобер О’Брайен, которые он нашел в одном из кухонных ящиков, и меня тошнит. Прошло так много времени! Адам работал с актрисой до того, как случилось то, что случилось, и я все еще удивляюсь порой…
— Как думаешь, не ее ли ты видела за окном прошлой ночью? — продолжает шептать он.
Я пожимаю плечами, хотя больше похоже на то, что я ежусь. Впрочем, я испытываю и некоторое облегчение: теперь он как минимум верит мне.
— Не знаю. А ты?
— Откуда мне знать? Я не видел того, что видела ты, и мы оба понимаем, что я не смог бы узнать ее снова, даже если бы рассмотрел.
— А человек, которого ты только что обнаружил, толстый или худой? Старый или молодой?
— Полагаю, среднего телосложения, и у нее были длинные седые волосы.
— Значит, старый?
— Возможно.
— Интересно, это может быть тот самый человек, что приглядывает за часовней? Ну, экономка?
— Если и да, то она очень плохо приглядывает.
— Кто-то же писал записки, которые мы находили! — напоминаю я ему.
— Разве экономки не должны убираться? А из того, что я разглядел в окно, можно сделать вывод, что она понятия, как пользоваться метелкой для пыли. У нее, вероятно, есть метла… для ночных полетов…
— Сейчас не время для шуток.
— Кто сказал, что я шучу? Ты не представляешь все это: свечи и белый кролик у нее на коленях… Казалось, она произносит заклинание. У нас сейчас и так достаточно проблем без того, чтобы тревожить местную ведьму.
Иногда сверхактивное воображение — это проклятие. Я достаю свой мобильный и, подняв над головой, убеждаюсь, что сигнала по-прежнему нет. Адам наблюдает, затем делает то же самое.
— Ну что? — спрашиваю я с надеждой, заглядывая ему через плечо. Но он качает головой и кладет телефон обратно в карман, прежде чем мне удается бросить взгляд на экран.
— Ни одного деления. Почему бы нам не подняться на вершину того холма? Мне кажется, я вижу тропинку, — говорит он, указывая на то, что напоминает мне небольшую гору. — Там, наверху, у кого-то из нас может появиться сеть, или, по крайней мере, будет видно всю долину. Если есть какие-то другие дома, или люди, или даже оживленная дорога, где мы могли бы кого-то остановить, мы сможем это увидеть.
Это не совсем безумная идея.
— Ладно. Похоже на хороший план. Но я все равно собираюсь написать короткую записку, на всякий случай.
Я лезу в сумочку за ручкой, достаю старый конверт, чтобы нацарапать на нем несколько строк:
Я показываю записку Адаму.
— Зачем ты добавила фразу о вознаграждении?
— На тот случай, если она ведьма и захочет превратить Боба в кролика, — шепчу я, прежде чем попытаться засунуть записку в щель для писем. Кажется, она запечатана, поэтому я засовываю листок под дверь. Затем я слышу какой-то звук и делаю быстрый шаг назад. — Давай уже пойдем?
— С чего такая спешка? — интересуется Адам.
Я смотрю, как он отдает честь черной птице — на тот случай, если это сорока. Это одна из его многочисленных суеверных привычек, которые часто заставляют меня любить и ненавидеть его одновременно. Считается, что, если ты не смог отдать честь сороке, тебя за следующим углом подкараулит неприятность. В этот миф я со своим логическим складом ума никогда не верила. А вот Адам верит. Потому что так делала его мать. Учитывая наши нынешние обстоятельства, возможно, мне тоже стоит начать отдавать честь.
— Мне кое-что показалось, — бормочу я, когда мы отходим чуть дальше. — Думаю, что она была по другую сторону двери все время, пока мы стояли и разговаривали. А это значит, что она слышала каждое слово.
Робин
Робин действительно слышала каждое слово.
Она читает записку, которую женщина подсунула под дверь, затем сминает ее в комок, прежде чем бросить в огонь.