Камень, ножницы, бумага

— Не можешь или не хочешь?! Ты уже знала, что Генри Винтер мертв?!

— Думаю, тебе нужно успокоиться. Я ничего не знала и все еще ничего не понимаю. Кроме того…

— Что такое? — спрашиваю я.

— Ты сказал, что Генри выпустил новую книгу в сентябре, но теперь мы знаем, что он умер за год до этого.

— И что?

— Что, если ее написал кто-то другой?! — Она практически выкрикивает свой вопрос, и я осознаю, что тоже кричал.

Это нелепое предположение. Книга уже опубликована по всему миру. Неужели она всерьез думает, что никто — включая его агента, издателей и армию поклонников — не заметил бы, если бы роман Генри Винтера написал кто-то другой? Но потом я произвожу подсчеты — и… она права, ничего не сходится.

— Это невозможно, — отвечаю я. Ответ в моей голове менее решителен, но я не делюсь им со своей женой.

Писатели — странный и непредсказуемый вид людей. Чтобы быть одним из них, требуется терпение, решительность, достаточная самомотивация, чтобы работать в одиночку в темноте, и вера в себя, чтобы продолжать идти вперед, когда тени пытаются поглотить тебя. Они действительно пытаются — уж я-то знаю. Еще одна общая черта всех писателей: в лучшем случае они эксцентричные, а в худшем — сумасшедшие. Стал бы Генри по какой-то причине инсценировать свою смерть?

— Мы оба видели, совсем недавно, как кто-то вошел в часовню. Забыл? Вот кого мы должны винить во всем этом. Не друг друга, — говорит Амелия.

— Что, если это женщина из коттеджа?

— Ведьма со свечами и белым кроликом? Ты сказал, что она старая…

— Я сказал, что у нее седые волосы. Не похоже, чтобы мы видели кого-то еще с тех пор, как приехали.

— Что ж, давай вернемся назад. Снова постучим в ее дверь. В худшем случае она наложит заклинание и превратит нас в белых кроликов, — отвечает Амелия спокойнее, чем следовало бы.

«Может быть, потому что она уже знает, что здесь происходит, и все это — притворство».

Я всегда буду чувствовать себя виноватым за то, что изменял своей жене, но Святая Амелия тоже переспала с тем, с кем не следовало. Кажется, будто она удобно забывает эту часть наших отношений. Но я не могу этого сделать. Психолог Зовите-меня-Памела сказала, что нам нужно двигаться дальше, научиться оставлять все позади, но я все еще шокирован тем, как непринужденно моя жена лжет.

Хотел бы я сейчас увидеть ее лицо, как это делают другие люди. Интересно, она выглядит испуганной? Или такой же спокойной, как ее голос? И если так (учитывая, что мы, похоже, в ловушке и, вполне возможно, в опасности), почему она не боится так же, как я? Кажется, она совсем забыла о своей любимой собаке. Она лжет о чем-то и не понимает, как это меня пугает. Брак с привидениями так же страшен, как и дом с привидениями.

— Пойдем со мной, — говорю я, беря ее ладонь — она всегда жалуется, что я недостаточно часто держу ее за руку.

Если лицо и голос и не выдают ее, то контролировать свое дыхание Амелия не может. Когда она действительно напряжена или напугана, у нее сразу перехватывает горло.

Мы подходим к старой деревянной винтовой лестнице, ведущей на второй этаж, и я указываю на галерею черно-белых фотографий на стене. Они беспокоят меня с тех пор, как мы сюда приехали.

— Кто эти люди на фотографиях, ты узнаёшь кого-нибудь из них? — осведомляюсь я.

Я могу сказать, что на портретах у подножия лестницы изображены люди, одетые в викторианскую одежду. Те, что ближе к верху, выглядят более современными. Я определяю, что некоторые из субъектов — взрослые, другие — дети, но, как обычно, я не вижу ни одного лица.

Амелия качает головой, и я с силой тащу ее вверх по лестнице.

— Как насчет этих? Кто-нибудь здесь выглядит знакомым?

— Ты пугаешь меня, Адам! — почти кричит она, и я слышу по ее дыханию, что она говорит правду. Я уже собираюсь извиниться, когда она снова заговаривает: — Подожди, кажется, на этой фотографии Генри в подростковом возрасте… и на той, что ниже, тоже немного похож на него, но моложе, с мужчиной и женщиной. Родители, возможно.

— Может быть, какое-то генеалогическое древо? Продолжай, — требую я, не отпуская ее.

— Я почти уверена, что на большинстве этих снимков — Генри. Я не замечала этого до сих пор, но тогда я не знала, что искать. Он намного моложе, чем на обложках книг и в газетах — здесь все устаревшее.

Теперь я отпускаю ее руку.

Я сам смотрю на фотографии, пытаясь разглядеть то, что видит она, но это бессмысленно.

— Кто-то еще показался тебе знакомым? — спрашиваю я, когда Амелия резко останавливается на верхней площадке лестницы. Я замечаю, как она крутит обручальное кольцо с сапфиром вокруг пальца.

— Там есть несколько фотографий маленькой девочки… Подожди-ка.

— Что?

— Этих фотографий здесь раньше не было. Вспомни! Только три выцветших прямоугольных пятна с торчащими из стены ржавыми гвоздями. Кто-то повесил их обратно. — Я уже собираюсь спросить, не она ли это делала, но прикусываю язык. — Думаю, на них…

Я обращаю внимание на нечто за ее плечом, прежде чем она заканчивает фразу.