Камень-обманка

— Ну тогда слушай, чё скажу. Первое: по горам зря не лазай, уморишься, да и толку нет. Хребтов попусту не ломай [33], по долинкам тянись, в них всегда тропы сыщутся. Понятно, и без того нельзя, чтоб на кряж не взвалиться. Но то — по крайней нужде. А иди вот как, паря. Речка эта, у какой мы с тобой ныне, Тёмник зовется. Ты по ней вверх гребись, на запад. Дошагаешь до горы Сироты, — приметная у нее вершина, остренькая, — ломай хребет. Нелегко будет, осыпей берегись, и земля там, на скалах, под ногами разъехаться может. А как свалишься через перевал Хамар-Дабана в долину Снежной, — отдохни, слышь. Запомни: спуск в горах похуже подъема, грозная вещь, спуск-от.

Андрей слушал, не перебивая, и покачивал головой в знак того, что все разумеет и благодарен за добрый совет.

— По Снежной опять все на запад да на запад путь. Это самая большая тутошняя река, те верст двести по ней топать. А как обойдешь малую заимку Зуслоны да увидишь зачинок [34]Снежной, повернись лицом к горе и лезь на нее. Там шибко высоко, и тропинка плохенькая. Смотри, не сгуби себя на той дороге.

Он закурил снова, протянул табак Андрею и, продолжая рассказ, стал для верности чертить палочкой маршрут на запыленном камне.

— Свалишься с хребта — река Харангул будет. По ней ступай на Зун-Мурин. Плюгава та речка, да нрав у нее лютый. А после и совсем проходу не станет — прижимы да щеки [35]. Тащись на север тогда, — по хребтам и речонкам до Иркута дотянешь…

Андрей опять кивнул, но уже без прежней уверенности, будто хотел сказать: «Где ж мне запомнить все это! Вон какая даль!»

Солдат внезапно понизил голос и оглянулся, точно мог их кто-нибудь услышать в этой, забытой богом глуши.

— На Иркут, коли верно шагать, явишься через три, а то и четыре недели. Тут в оба гляди. Слева Тунка, справа Еловка — сёла. В Тункинской долине густо народу, а те, полагаю, паря, свиданки с ним ни к чему… Иркутом на северо-восток топай, к Цаган-Угуну. Так, обочь реки, и бреди. А сломишь Тункинский хребет — тут те и Архут будет. По нему — спуск до Китоя. Там уж сам гляди — куда путь держать и чё делать…

Андрей вздохнул и потерянно улыбнулся. Мужик взглянул на него участливо, спросил:

— Чё, паря, далековато?

— Далече, отец.

— А вот давай прикинем. От Тёмника до Снежной — верст двести, стало быть. Клади десять дней. От перевала до Зуслонов, в верховьях Снежной, еще сто верст. Вдвое короче, а дней столько же: там горький путь. От зачинка Снежной до Иркута — опять же сто набежит. Неделя, а то и все десять дней. Да от Еловки до Китоя — шестьдесят наших верст, таежных, немеряных. Вот теперь и сочти. Пятьсот, чай, на круг выйдет. За месяц доволочишься — считай, повезло те.

Он помолчал, взглянул на Андрея совсем дружески, справился:

— Боязно?

— Нет. Дорогу не запомню. Собьюсь.

Солдат несколько секунд курил молча, потом кивнул кудлатой головой и полез в вещевой мешок. Вытащил огрызок карандаша, газету, оторвал от нее белый край, предложил:

— Погодь, я те путь нарисую.

Морща лоб, почесывая бороду, поминутно воздевая глаза к небу, он стал изображать какие-то линии и завитки, подписывая к ним квадратными буквами названия рек и гор. Закончив работу, передал листок Андрею и сказал с явным удовлетворением:

— Теперича ты, паря, как у Христа в пазухе. Теперича те никак сбиться невозможно.

Андрей спрятал бумажку в грудной карман, поблагодарил:

— Очень помог. В долгу я у тебя, отец.

— А-а… — пожал плечами солдат. — Не велики труды.

Он взглянул на Россохатского в нерешительности, покрутил головой, будто что-то решал для себя, проворчал:

— Вижу ты, вашь бродь, без табака. И провианта у тя, чать, кот наслезил. Давай поделюсь, сынок.

Он достал из мешка банку с солью, чистую тряпку, потом извлек со дна горсть сухарей, две луковицы, коробок спичек, кусок серого комкового сахара. Отсыпал пригоршню соли в тряпочку, аккуратно завязал ее и положил рядом с сухарями на траву. Подумал, вздохнул, вытянул из мешка кусок сала, разрезал поровну — и одну половину придвинул Андрею.

— Бери. Пока сыт будешь, а там, как бог даст.

— Что ж это ты… — с благодарностью оглядывая мужичонку, изумился Андрей.

— Мне недалече. Зимовье мое вблизи. Да и свой я тут, прокормлюсь, стало быть.

— Погоди чуть! — внезапно вскочил Андрей. — Я мигом!

Он исчез в ельнике и вскоре вернулся оттуда, ведя в поводу вороную кобылку.

— Возьми, отец. Мне ни к чему, не моя она.

Глаза солдата загорелись было радостью, но огонек тут же погас, и бродяга сокрушенно покачал головой.

— И рад бы, да не могу. Лишняя она мне, паря.

— Отчего же? — оторопело спросил Андрей.

— А оттого, сынок, — больно приметна кобылка. Сразу, чать, видно строевого коня. От вопросов не отобьешься. А так я — чё же? — скинул одёжку — и вольный человек, не за чё меня уцепить.

— А-а… — уныло протянул Андрей. — Верно. Да вот — ничем иным одарить не могу — гол, как червяк.

Солнце совсем уже прилепилось к гольцам на западе, когда солдат поднялся и стал собирать мешок.

— Может, вместе? — спросил Андрей.