Камень-обманка

Андрей прилег под кедром и закрыл глаза. Он решил, что так, с закрытыми глазами, легче думать, но ясность в мыслях не наступала. Тогда он легко поверил, что виной всему голодный желудок, достал сухари и стал медленно, по-стариковски, жевать их.

Лишь на следующее утро заседлал жеребца и отправился в путь. Теперь долго мог не слезать с коня.

Достаточно набитая дорога, по которой он ехал, удаляясь в горы, иссякла и уступила место широкой тропе. Возможно, этой дорожкой уходили в Саяны промысловые охотники или добытчики золота.

Андрей изредка натягивал повод, не давая коню сойти с тропы. Чем глуше становилась тайга, тем реже оглядывался Россохатский, тем чаще разрешал себе привалы.

Сколько дней уже прошло в дороге?.. Бог знает… В памяти застряли лишь отдельные ее куски, только самые большие трудности и препятствия, самые яркие краски. Он ехал все время на запад, по тропам в долинах рек и ключей, почти не замечая подъемов.

Однажды вечером — солнце уже садилось за белки, окрашивая позолотой облака и снежники — Россохатский внезапно увидел человека. Еще не отдавая себе отчета в том, что делает, Андрей соскочил с Зефира, затащил лошадей в густой ельник и, расстегнув дрожащими пальцами кобуру, лег за поросший лишаями валун.

Путник был плохо различим — только пятно, без лица и одежды, но сотнику показалось, что прохожий — солдат, непременно солдат, а отчего — и сам себе пока не мог объяснить.

«Кто он?.. Куда?.. Зачем?.. — лихорадочно соображал Россохатский. — Пусть идет своим путем, нечего нам встречаться…»

Но тут же подумал, что, поступив так, совершит ужасную глупость. Встречный, вероятно, дезертир, красный или белый — все равно. Он не пошел бы, этот солдат, в тайгу, не будь местным уроженцем. Значит, помнит эти места, может рассказать о дороге, стало быть — помочь. Умно ли отказываться от такой удачи?! Только надо выйти из-за камня вдруг, чтоб солдат не успел скрыться или выпалить в Андрея.

Фигурка человека, спускавшегося с водораздела в долину, становилась все крупнее, и Россохатский понемногу стал различать детали его одежды, а затем и черты лица.

Путник шел малым, осторожным шагом, постукивая суковатой палкой по камешкам впереди себя. Видно, боялся осыпей. Одет он был, и впрямь, в истрепанную, выцветшую гимнастерку и такие же галифе. За спиной темнел солдатский вещевой мешок, торчало дуло винтовки. Андрей разглядел бороду соломенного цвета, настороженные, широко открытые глаза, грязные морщины на лбу.

«Беглый! Точно — беглый! — решил Россохатский. — А впрочем, черт его знает! Теперь у каждого мальчишки в России — винтовка».

Вскоре незнакомец поравнялся с валуном, за которым прятался сотник.

Россохатский выскочил на тропу и, чтобы солдат не подумал чего худого, протянул ему руку, сказал, как можно мягче:

— Бог в помощь, служба… Далеко ли идешь?

Солдат, увидев прямо перед собой человека в офицерском френче без погон, кажется, одеревенел от страха. Кое-как справившись с волнением, он механически пожал протянутую ему руку и, вздохнув по-рыбьи, возбужденно засмеялся:

— Будто леший — из пня выскочил…

Они несколько секунд молчали, разглядывая друг друга и пытаясь по внешнему виду определить, с кем имеют дело.

Не выдержав, Россохатский спросил:

— Так и будем перемалчиваться взапуски, дядя?

Солдат, которому было уже, вероятно, за сорок, пожал плечами, пробормотал:

— А чё ж… И поговорить можно… Отчё не поговорить?..

И они снова стали топтаться и вздыхать, не зная, как задать главный вопрос, ответ на который сразу ставит всё на свои места.

— Ну, чего боишься? — не умея подтолкнуть встречного к разговору, проворчал Россохатский.

— Не-е, не боюсь, — протянул солдат. — На всяку беду страха не напасешься.

Он все-таки снял со спины мешок и винтовку и, положив их подле себя, сел на камень. Андрей опустился на траву рядом.

— Кто будешь? — спросил сотник, разглядывая серые, с обломанными ногтями и в трещинках пальцы незнакомца, которыми тот скручивал цигарку. — Домой, чай?

— Домой, — подтвердил солдат. — А ты кто?

— Да вот… иду… — буркнул Андрей. — Заплутался маленько…

— А-а, бывает… — кивнул незнакомец и внезапно, будто выстрелил, ожег вопросом: — Белый аль красный?

— Теперь никакой… — усмехнулся Андрей. — А ты?

— И я стало быть, никакой.

Снова замолчали. Солдат высасывал цигарку почти без остановок, настороженно поглядывал на Россохатского и вздыхал.

— Дал бы табаку на завертку, — вдруг попросил Андрей. — Курить до смерти охота.

— Это — на… Это — бери… — явно обрадовался солдат, доставая кисет. — Так-то лучше, без вопросов.

Россохатский послюнил цигарку, возвратил кисет, подымил.

— Ну, ладно, чем околицей говорить, лучше прямо.

— Оно верно, — неохотно пролепетал мужик. — Прямо — лучше. Только ведь голова на кону, тоже думать приходится.

Андрей махнул рукой.

— Бог с тобой… Ты, чай, местный? Знаешь тайгу?

— А то нет, — усмехнулся беглец. — С ребятишков ружьем балуюсь. А ты путь-то куда держишь?

— В Саян, стало быть. Может, что посоветуешь?

— В Саян… Понятно… На Китой шагай…

— Далеко ли? Как идти?

— Тут бывал ранее ай нет?

— Нет.