Камень-обманка

В комнату вошел председатель Трибунала, и это вернуло Ярославского к мыслям о предстоящем суде. Государственный обвинитель процесса, он обязан разобраться во всем, что связано с отвратительной фигурой обвиняемого. Это надо сделать, чтобы показать миру, кто стоит на той стороне баррикад.

На следующее утро Ярославский пришел в суд, когда с бароном беседовал его защитник. Подождав, когда Боголюбов уйдет, Емельян Михайлович заглянул в свои записи и приступил к допросу.

Унгерн с явным напряжением сидел на стуле, смотрел в сторону, теребил полы грязного халата, и Ярославскому на мгновение показалось, что барон тайно оттирает их от крови.

— В прошлый раз мы поминали двенадцатую главу книги пророка Даниила. Там — имя Михаила. На вашем флаге, захваченном во время пленения, написано «М-2». Насколько понимаю — «Михаил 2-й»?

— Он. Михаил Александрович. Великий князь и наследник русской короны. Государь отрекся в пользу своего державного брата. У меня законное основание.

— Вы что ж — собирались посадить на трон покойника? Михаил мертв. Знали это и дурачили своих людей.

— Не имеет значения.

— То есть?

Унгерн злобно покосился на обвинителя и, не сумев себя сдержать, спросил хриплым шепотом:

— Вы Миней Губельман? Еврей?

Ярославский — он в эту минуту что-то записывал в блокнот — отложил книжечку, с любопытством посмотрел на барона.

— Я понимаю тон вашего вопроса, генерал. Но я отвечу. Я — Губельман, сын ссыльного революционера и баргузинской крестьянки. Емельян Ярославский — мое партийное имя. Однако продолжим допрос.

Он полистал блокнот, остановился на одной из страничек.

— Вы не раз цитировали в приказах и разговорах слова Ветхого и Нового завета. Как помирить это с вашей ненавистью к людям и нациям, с жестокостью, не знавшей границ? В Урге вы убили не только тех, кто сочувствовал нам, но и служителя веры, безобидного священника Парнякова. Убили просто так, ни за что. Вы грабили и казнили купцов, уничтожали младенцев. Это что же — средство укрепления веры и реставрации монархии?

Не дождавшись ответа, Ярославский сказал:

— Вопрос иного свойства. В начале этого года в Пекине состоялся сбор представителей крупных белогвардейских отрядов, тех, что бесчинствовали вдоль наших южных границ, на Дальнем Востоке и в Сибири. Что можете сказать об этом совещании?

— Там был мой человек.

— Кроме него в Пекин приехали офицеры Анненкова, Бакича, Семенова, Кайгородова и прочие. Вам знакомы фамилии, которые я назвал?

— О ком желательно?

— Вы хорошо знали Анненкова?

Унгерн поскреб ногтями красновато-медные виски, похрустел пальцами.

— Анненков Борис Владимирович. Тридцать семь лет. Генерал-майор. Из потомственных дворян Новгородской, кажется, губернии. Окончил кадетский корпус в Одессе и Московское Александровское училище. Командовал отдельной Семиреченской армией. Генерала получил от Колчака.

— Это известно. Что за человек?

Унгерн почти прикрыл глаза, усмехнулся.

— Знал языки — английский, французский, китайский, мусульманские.

— И это все?

— Все.

— Я дополню ваши сведения. Только в Славгородском и Павлодарском уездах Анненков без суда и следствия казнил 1667 человек.

— На войне бывает.

— Бывает у палачей. Что скажете о Бакиче?

— Бакич Андрей Степанович. Серб. Генерал-лейтенант. Командовал Оренбургским корпусом.

— Тоже казнил без суда и следствия?

— Не без того.

— Ваши связи с генералами?

— В июле сего года я послал людей к Семенову, Бакичу и начальнику Сводного русско-инородческого отряда есаулу Кайгородову. Мы уговорились: я буду наступать на Троицкосавск и Селенгу, Казагранди — на Иркутскую губернию, атаман Казанцев — на Минусинский округ. Кайгородов брал на себя Алтай.

— Цель? Удушение Советской власти?

— Я не признаю эту власть.

— Да, разумеется… В ваших бумагах найдены копии писем, посланных царям и царькам Азии. Назначение писем?

— Они не отвечали мне, болваны, — пытаясь скрыть раздражение, отозвался Унгерн. — Не понимали, свиньи, что спасаю их.

— Отчего же? Возможно, понимали. Но кто же будет ставить на битую карту?

— Это теперь я — битая карта. Тогда…

— И тогда — далеко не козырь. Ну, хорошо. Вы не раз пытались выдать себя за патриота. Хотели сделать Россию сильной, богатой? За что воевали?

— Цель одна — цари. Желтые, белые — любые. Все остальное — ерунда.

— Вот теперь вы, пожалуй, искренни. Вы — человек класса, у которого отняли награбленное, от этого злоба. Или есть другие причины?

Унгерн повторил с тупым упорством:

— Мое дело было восстановить государя, искоренить зло.

— Вот как! Казни, пытки, грабеж — это «искоренить зло»! Впрочем, мои слова — не вопрос, и на них не надо отвечать.

Через час Ярославский вызвал часового, кивнул на Унгерна.

— Уведите.

Барон дошел до двери, резко повернулся, нижняя челюсть его отвисла и заметно дрожала.

— Все… Это все… Но я принадлежу истории, и бог еще… А-а, черт с вами со всеми…

Ярославский отозвался сухо:

— История… Вы, действительно, оставили в ней грязный след. Что же касается бога, то, полагаю, он не осудит нас за то, что мы покараем дьявола.