Камень погибели

– В кого верит Ганцзалин, знает, я думаю, только сам Ганцзалин, да и то не наверняка, – отвечал Загорский. – Мне он на этот счет ничего не говорил, я же сам у него не спрашивал, почитая эту тему слишком интимной. Очень может быть, что все мы верим в Бога, просто не все об этом догадываются. Известно, что в день Ала́сту Всевышний призвал к себе души еще не рожденного человечества и спросил их: «Не я ли ваш Господь?» И все души согласно ответили ему «да, ты наш Господь». Незрелый ум, словно ребенок, еще протестует, капризничает, а душа уже все знает, но до поры хранит в себе это знание.

Загорский покосился на Ганцзалина, который сидел в другом конце окопа, и продолжал.

– От народности хань, которая считается в Китае основной, хуэй отличаются не только религией и бытом, но и характером. Но Ганцзалин отличается и от своих соплеменников тоже. Его отец участвовал в Панта́йском восстании, которым руководил Ду Вэньсю. Восстание было разгромлено, родители Ганцзалина убиты, а сам он остался сиротой. Он вырос, влюбился в одну девушку и собирался жениться на ней. Однако та погибла, причем виноват в ее гибели был англичанин.

Он внезапно замолчал, к чему-то прислушиваясь.

– И что было дальше? – Габи смотрела на него во все глаза.

– Вы слышите это?

Фройляйн Шлоссер навострила уши. Издалека доносилась барабанная дробь.

– Что за чертовщина, – лицо у Загорского сделалось недоуменным, – откуда здесь барабаны?

Он выглянул из окопа и поднял брови.

– Что там такое? – Габи снизу глядела на него с превеликим любопытством. – Что там происходит?

– Поистине, ум китайский – тайна из тайн, – озадаченно сказал Загорский. – А еще говорят о загадочной русской душе.

Да что же там такое происходит? Габи ерзала от любопытства, но не решалась выглянуть.

– Да вы сами посмотрите, – хмыкнул Загорский.

– А это не опасно?

Нестор Васильевич пожал плечами: жизнь вообще опасная штука, кто знает, где найдем мы свой конец – и все в таком роде, в духе немецкой романтической поэзии. Габи разозлилась и заявила, что у него совершенно превратное представление о немецких романтиках, но выглянуть из окопа все-таки выглянула.

От линии фронта под барабанный бой шел к ним полк китайских правительственных войск. Шагали они несколько нестройно, но с большим воодушевлением, барабанщики колотили в свои барабаны что было сил.

– А разве у китайцев принято бить в барабаны во время атаки? – спросила Габи.

– Ну, разумеется. В барабаны китайцы били, еще когда предки Чарльза Дарвина скакали по деревьям, – рассеянно отвечал Нестор Васильевич. – Однако я совершенно не понимаю, к чему этот дурацкий парад?

Остальные пленники также наблюдали за происходящим с некоторым недоумением. Загорский свистнул Ганцзалина, тот тут же возник рядом, словно вывалился из прорыва в пространстве. Нестор Васильевич вопросительно поглядел на помощника: как прикажешь это понимать?

– Я думаю, они получили наше послание, – важно сказал Ганцзалин. – Я думаю, они правильно решили, что мы лишь прикрываем бегство Бай Лана. И вот теперь идут, показывая, что им сам черт не брат. Мы же им не опасны.

– Мы-то да, – согласился Загорский, – но наши конвоиры из соседнего окопа…

Слова его были прерваны выстрелами. Охранники, приставленные Бай Ланом к пленникам, открыли беспорядочную пальбу по беспечно марширующему врагу.

– Прекрасно, – сказал Загорский с раздражением. – Я так и знал, я просто чувствовал, что эти дураки испортят весь мой замечательный план.

Заслышав выстрелы, солдаты генерала Чжао сначала лишь замедлили свой парадный шаг. Но потом, когда некоторые из них стали падать под пулями противника, весь полк остановился и бросился на землю. Некоторые пытались отстреливаться, однако в окопе охраны заработал пулемет, и вражеские солдаты в панике поползли назад, подальше от страшной, изрыгающей бесперебойный огонь железной смерти.

– Дело плохо, – мрачно сказал Загорский.

– Очень плохо, – согласился Ганцзалин. – Может быть, перерезать шакалов Бай Лана и бежать?

– Кого ты перережешь – их там целая рота, и все вооружены, – сердито отвечал Нестор Васильевич.

Тогда Ганцзалин предложил просто бежать, никого не перерезав. На это Загорский весьма резонно заметил, что оставить пленников одних он не может, а попытка бегства такой толпы привлечет внимание охранников, которые начнут стрелять уже по ним самим.

– У нас есть дело, – проворчал Ганцзалин, – мы должны делать его. Не можем мы спасать всех на свете людей, мы не будды какие-нибудь.

Хотя они говорили по-русски, Габи, слушавшая их разговор, встрепенулась, кажется, уловив что-то пугающее в тоне Ганцзалина.

– Прошу вас, Нестор, не бросайте нас, пожалуйста, – сказала она, преодолевая свою гордость. – Без вас мы беспомощны.

– Не беспокойтесь, – отвечал Загорский и заметил по-русски, обращаясь к Ганцзалину: – Если думать только о деле, забывая о людях, рано или поздно сам потеряешь человеческий вид.

Слова его были прерваны стрельбой со стороны армии генерала Чжао.

– Черт побери этих мартышек! – крикнул Эл. – Нестор, они стреляют прямо по нам!