Камень погибели

Загорский возвысил голос и зычно крикнул, перекрывая выстрелы.

– Всем лечь на землю!

Все иностранцы послушно повалились в окопную грязь. Пулемет охраны забился в истерических содроганиях, отвечая на стрельбу врага. Некоторое время обе стороны вели интенсивный, хотя и не очень прицельный огонь.

– Боюсь, все это плохо кончится, – мрачно сказал Загорский, прислушиваясь к стрельбе.

Его превосходительство как в воду глядел. Не прошло и нескольких минут, как раздался пушечный выстрел, и земля содрогнулась под ногами – снаряд едва не угодил прямо к ним в окоп.

– Да нас тут перебьют, как куропаток, – хмуро заявил Луиджи, стряхивая землю с фуражки.

– Или как цыплят, – поддержал его Дирксен. – Неужели в этом и состоял ваш план?

Нестор Васильевич посмотрел на Ганцзалина.

– Наши трусоватые друзья совершенно правы, – заметил он. – Он шальных пуль мы защищены, но прямое попадание пушечного снаряда грозит нам смертью. И шансов умереть у нас сейчас гораздо больше, чем выжить.

Ганцзалин мстительно напомнил хозяину, что он давно предлагал сбежать. Какая выгода умирать всем, когда хоть кто-то может спастись? Загорский отвечал ему в том смысле, что благородный муж не думает о выгоде. Или, по крайней мере, думает не только о ней.

Рассуждения эти были буквально потоплены в артиллерийской канонаде. Бельгийскому инженеру Леже, не вовремя поднявшему голову из окопа, срезало с головы фуражку, а с нею – и часть волос.

– Дружище, еще немного, и вас бы скальпировало, – дружелюбно сообщил Джонсон-младший, однако в ответ получил порцию нецензурной брани. Бельгиец, очень дороживший своей красотой, взволнованно ощупывал остатки шевелюры и бранился, забыв о присутствии дам.

– Нет, так дело не пойдет, – заявил Загорский, – эту канонаду следует пресечь, иначе я не дам за нашу жизнь и ломаного гроша.

– Пресечь эту канонаду можно только другой такой же канонадой, – сообщил Эл. – Но у нас что-то не видно пушек, вот в чем дело-то, дорогой мой Нестор.

Загорский отвечал, что человеку, у которого есть голова на плечах, пушки не нужны. Джонсон-младший не согласился, говоря, что в военных действиях голову можно использовать в лучшем случае в качестве тарана, но стрелять по врагу не представляется возможным даже из самой умной головы. Таким образом, похоже, что им приходит конец, меланхолично заключил свою тираду американец.

Загорский повернулся к Ганцзалину и перешел на русский.

– Ты доберешься до командования правительственной армией, объяснишь им все и остановишь огонь. Упирай на то, что у нас тут несколько десятков иностранцев, которые являются пленниками, и если они погибнут, правительству Юань Шикая придется несладко. Их задача – не поливать все пушечным огнем, ставя нас под удар, а уничтожить охрану, которую оставил тут Бай Лан. Если ты возьмешь взвод разведчиков и приведешь их со стороны тыла, я думаю, вы сделаете все быстро и аккуратно. Главное – застать их врасплох, и тогда, может быть, даже не придется никого убивать.

Ганцзалин кивнул, выпрыгнул из окопа и растворился в пыли, поднятой разрывающимися снарядами.

Время шло, и канонада все усиливалась. Как назло, пушки никак не могли накрыть роту охраны, которая остервенело огрызалась винтовочными и пулеметными выстрелами.

– Сколько же патронов оставил им Бай Лан? – озадаченно спросил Загорский у Суй Жэня.

Толмач сообщил, что недавно Белый Волк отбил старые оружейные склады, так что патронов у него теперь больше, чем достаточно.

– Вон оно что, – сказал Загорский. – Кажется, я понял, что придумал Бай Лан. Он оставил с нами целую роту, хотя вполне хватило бы и взвода. Он предусмотрел два варианта развития событий. Первый – если бы генерал Чжао попался на удочку и не решился наступать. В этом случае мы просидели бы тут, сколько требуется, а потом нас либо отвезли бы обратно к Бай Лану, либо, скорее всего, просто бы расстреляли. Но реализовался второй вариант – противник все равно пошел в атаку. И вот на этот случай он оставил роту с пулеметами. Конечно, против армии она не устоит, но задержать врага на какое-то время сможет.

– Бай Лан подлец и обманщик, – с ненавистью проговорил толмач. – Не понимаю, почему ему верят люди.

– Люди вообще склонны верить именно подлецам и обманщикам, – отвечал Загорский. – Окружающий мир устроен так, что прежде всего он отвечает на прямое и точно направленное усилие. Чего хочет какой-нибудь гуманист и спаситель человечества? Он хочет спасти все человечество. Эта цель слишком абстрактная и слишком расплывчатая, это все равно, что руками пытаться сдвинуть гору. Чего хочет подлец и обманщик? Обычно денег, или власти, а иной раз – и того и другого. Он хочет конкретной выгоды и направляет все свои усилия в одну точку. Это как укол иголкой – силы приложены небольшие, а результат налицо. Вот потому я и не занимаюсь спасением всего человечества, а лишь отдельных близких людей.

Толмач некоторое время молчал, размышляя. Потом спросил:

– Зачем вы говорите все это мне? Ведь вы знаете, что я не могу этого понять.