Каменка

На пакет была надпись: «Новгородской губерніи, въ село Грузино, графу Алексю Андреевичу Аракчееву, въ собственныя руки».

* * *

Вадковскій, по отъзд Шервуда, опомнился, что погорячился и былъ черезъ-чуръ откровененъ съ гостемъ. Онъ старался оправдаться въ собственныхъ мысляхъ: одиночество, скука, завтраки съ возліяніями…. — «Экіе мы ребята, право!.. понравился, и я принялъ его въ общество» — разсуждалъ онъ: «меня увлекъ его характеръ, вообще англійскій, — непоколебимый и полный чести (imbu d'honneur — досказалъ онъ себ по французски). Онъ съ виду холоденъ, но исполненъ горячей преданности и способенъ оказать важныя услуги нашему семейству. Если я преступилъ свои права, пусть ихъ отнимутъ у меня, такъ имъ и напишу, но пусть ихъ отдадутъ, для пользы дла, Шервуду».

Въ то время, когда изъ Богодухова было послано письмо Шервуда Аракчееву, Пестель съ Сергемъ Муравьевымъ-Апостоломъ возвращался съ послдняго, въ то лто, създа изъ Камеики. Оба они были скучны. Легкая внская коляска Пестеля мягко катилась по зеленымъ полямъ. Сытая четверня полковыхъ саврасовъ бжала бодро. Бубенчики пріятно позванивали.

— Какъ твои стихи? — задумчиво спросилъ товарища Пестель: ну т, что ты, помнишь, написалъ въ Каменк? Скажи еще разъ; я такъ ихъ люблю….

Неразговорчивый и робкій, нжный нравомъ, Сергй Ивановичъ Муравьевъ помедлилъ, слегка покраснлъ и негромко, съ чувствомъ, прочелъ желаемое шестистишіе:

«Je passerai sur cette terre,
Toujours r^eveur et solitaire,
Sans que personne m'ait connu.
Ее n'est qu' `a la fin de ma carri`ere,
Que par un grand trait de lumi`ere
On verra ce qu' on а perdu….»

— Превосходно и врно! — сказалъ Пестель: это напоминаетъ Ламартина…. Ты въ душ поэтъ…. Врно выразился…. вс мы одинокіе, неизвстные міру мечтатели, и только потомство намъ произнесетъ врный судъ….

Путники нкоторое время прохали молча. Солнце клонилось къ закату. Душистая, вечерняя мгла понемногу застилала желтющія украинскія степи. Безчисленные кузнечики стрекотали въ трав, заглушая бубенчики лошадей.

Пестель сообщилъ, что, въ бытность въ Петербург, онъ навстилъ сочлена по союзу, Анненкова, который собирается жениться на красавиц Жюстин.

— Ты не повришь, какъ счастливы эти голубки! — сказалъ Пестель: глядя на нихъ, я мыслилъ, — когда же кончатся наши бури?

Муравьевъ, слушая товарища, задумался о сватовств Мишеля. Его сердце невольно сжималось, при мысли: угадываетъ-ли возлюбленная этого горячаго и безразсудно-смлаго мальчика, принятаго имъ въ члены и наконецъ въ бояре, какая судьба можетъ его ждать и ему грозить?

— Знаешь-ли, я думаю, — вдругъ сказалъ, какъ всегда на французски, Пестель: пожалуй, хорошо, что ршили оставитъ эти безумныя попытки въ лагеряхъ, подъ Блой Церковью и Бобруйскомъ…. Эти военныя заявленія…. преторіанство! Охъ, не нравится все это мн…. какъ бы не напортили нетерпливые, особенно въ Петербург…..

Муравьевъ съ удивленіемъ взглянулъ на спутника.

— Слушай, — продолжалъ боле оживленно Пестель, высовываясь изъ коляски и какъ бы ища свжаго воздуха, простора: я страстно любилъ и люблю отечество и всегда горячо желалъ ему счастія. Если бы мирно удались наши предположенія, если бы мирно…. о! клянусь; я хоть не православный, удалился бы въ Кіевскую лавру и кончилъ бы жизнь, съ благодарностью Богу, монахомъ. Меня подозрваютъ въ честолюбивыхъ, суровыхъ замыслахъ. Говорятъ, что я противъ демократа Сперанскаго и за олигарха Мордвинова! Партіи!.. Дайте намъ только свободу мнній и рчи, — не будетъ ни Аракчеева, ни другихъ своекорыстныхъ, темныхъ силъ, — будетъ одна неподкупная и всмъ ясная истина. Ты, мой другъ, лучше другихъ знаешь, что во всхъ моихъ увлеченіяхъ и, подъ часъ не въ мру, горячихъ словахъ всему виной наша горькая, тяжная доля. Клянусь, мое сердце не участвовало въ томъ, что порою творила голова.

Муравьевъ горячо пожалъ руку товарища.

— Я всегда былъ противъ твоихъ враговъ, — сказалъ онъ голосомъ, въ которомъ дрожали слезы: ты не изъ тхъ слабосердыхъ, оставившихъ насъ, что между тмъ предлагали устройство тайныхъ типографій и выпускъ фальшивыхъ денегъ. Ты всегда ясно опредлялъ цль и шелъ къ ней прямо.

— Отъ меня, какъ слышу, — произнесъ Пестель: нкоторые наши хотли избавиться…. знаешь-ли? теб одному откроюсь, какъ другу — Я давно уже колеблюсь…. и теб о томъ намахалъ…. Наши силы обоюдо-острый мечъ. Выскочатъ, прорвутся нетерпливые, и наши мирныя цли погибли…. Во мн зретъ иное, высшее убжденіе…. Правъ Николай Тургеневъ. Онъ пишетъ мн, - ничто вс наши усилія передъ вопросомъ освобожденія крестьянъ, съ него надо начать, въ немъ спасеніе….

— Въ чемъ же ты колеблешься? — спросилъ Муравьевъ, удивленный необычною откровенностью и волненіемъ товарища.