Каменка

— Но не вс подпишутся, — возразилъ Поджіо: многіе противъ дароваго освобожденія; изъ нашихъ даже — Волконскій, Нарышкинъ, Трубецкой, да и другіе, — Александръ Барятинскій, — стоятъ за выкупъ крестьянъ отъ казны.

— И врно, если хотите, — произнесъ Яфимовичъ: даже Мордвиновъ, помните, совтовалъ платить, смотря по возрасту, отъ пятидесяти до двухъ-сотъ рублей за душу.

— Алтынники! — вскрикнулъ Мишель.

— Но съ ними могутъ согласиться, и рядомъ съ нашимъ прошеніемъ, пошлются другія, въ обратномъ смысл. Да и какъ собирать подписи?

— Выбрать смлую когорту! — проговорилъ Мишель: я и другіе возьмемся, въ мсяцъ, въ полгода объздимъ полъ-Россіи и привеземъ сто тысячъ подписей.

— Увлечемъ, заставимъ и Аракчеева, — сказалъ Ентальцевъ: вдь онъ самъ предлагалъ особую коммиссію и пять милліоновъ въ годъ дворянству на выкупъ крпостныхъ.

— Но онъ стоялъ за дв десятины надла всякой душ, и его мысль отвергли. Онъ противъ общиннаго управленія деревень….

— Къ черту его! обойдемся и безъ него! — произнесъ кто-то.

— Нтъ, нельзя пренебрегать услугами и врага, — возразилъ Давыдовъ.

— Долой враговъ! — крикнулъ Поджіо: имъ будетъ особый разсчетъ.

— Кинжалъ! — произнесъ Мишель.

— Позвольте, — опять вмшался Яфимовичъ: не подготовимъ исподволь общаго мннія, Кочубей введетъ ни то, ни сё…. полумры восемьсотъ пятаго года….

— На голоса!

— Что же ршать? — спросилъ Пестель:

— Все ршать…. нечего откладывать.

— Отложить, — сказалъ Ентальцевъ: надо списаться, узнать.

— А публикаціи въ газетахъ о продаж людей? — проговорилъ Давыдовъ: вдь это Африка, торгъ неграми!

— Отложить, не соберемъ подписей!

— Нечего откладывать, на голоса!

Обсуждались и другія мры, диктовались разныя бумаги.

«Какія открытія!» — разсуждалъ Шервудъ, пробираясь, въ эту вторую ночь, обратно во флигель:- «стремятся въ образованію простаго народа, къ уменьшенію сроковъ военной службы, къ устройству общиннаго управленія, отмн цензуры и къ освобожденію крестьянъ»…. — «Прямо письмо къ государю!» — сказалъ онъ себ: «меня, разумется, вызовутъ, и я все объясню… — Но спросятъ, — гд доказательства? и что, если эти люди отопрутся, спутаютъ, собьютъ? Все вдь такіе умники, тузы…. Завтра воскресенье — вс разъдутся. Не хать-ли и мн? Осталось только исправить шестерню и испытать ходъ колеса….»

Шервудъ то ршался исполнить задуманное, то падалъ духомъ и отступалъ. Рано утромъ онъ пошелъ на мельницу.

Погода стояла знойная. Пользуясь утренней прохладой, къ рк на мельницу пришли купаться каменскіе гости. Степенный говоръ прерывался изрдка шутками. Слуга разостлалъ коверъ, положилъ мыло и простыни, поставилъ тазы съ водой и ушелъ. Шервудъ, припиливая стержень шестерни, сидлъ въ мельниц у окна. Ему было видно, какъ пришли гости, какъ они разслись на ковр и по трав и стали раздваться. Кто-то пріятнымъ голосомъ заплъ французскую псню. — «Марсельеза!» — съ дрожью подумалъ Шервудъ, услыша знакомый по Москв напвъ. Онъ слдилъ за купающимися: все молодыя, стройныя и красивыя тла. Женственно-блый, высокій, кудрявый и такъ горячившійся на засданіяхъ, Мишель съ размаха бросился въ рку, За нимъ медленно, щупая голыми ногами берегъ, сошелъ къ вод плечистый, смуглый тломъ и съ полосой загара вкругъ шеи, Пестель. Сергй Муравьевъ-Апостолъ, намыленный и весь въ блой пн, какъ въ пуху, сидлъ на обрыв берега; щуря противъ солнца усталые, добрые глаза. Его красивое, круглое лицо, съ прямымъ носомъ, улыбалось.

— Tiens, cher ami, — сказалъ Муравьевъ Пестелю: какъ загорла твоя шея…

— Точно ожерелье! — проговорилъ, плеская себ водой на грудь и бока, Поджіо.

— Типунъ вамъ на языкъ, — добродушно усмхнулся всегда чопорно-сдержанный Пестель.

«Петля!» — пронеслось въ голов Шервуда. Онъ видлъ какъ, довольный теплой погодой и купаньемъ, Пестель съ удовольствіемъ потеръ себ полную, вспотвшую шею и ступилъ въ воду.

— Странно, — прибавилъ Пестель, собираясь погрузиться въ рку съ головой: я всегда думалъ одно, — какъ бы не утонуть…. не плаваю…

— Наше не тонетъ и не горитъ, — произнесъ Поджіо, оттолкнувшись отъ берега и плывя на спин: мужество и стойкость, не правда — ли, нашъ девизъ?…

— А слышали о новомъ женскомъ подвиг! — отозвался Лихаревъ, стоя на мельничной шлюз и оттуда собираясь внизъ головой броситься въ рку.

— Нтъ, не слыхали.

— Двица Куракина, увлекшись въ Москв католицизмомъ, въ доказательство преданности къ новой вр, сожгла себ палецъ въ камин….

— Мишель, это по твоей части! любовь…. женихъ! — крикнулъ, ныряя, веселый Поджіо. Вс засмялись.

— Какъ это у Шеридана о женщинахъ? — спросилъ Муравьева Давыдовъ: твой отецъ перевелъ его «Облака»….

— И…. «Школу злословія», — тонко прибавилъ, въ защиту друга, Муравьевъ.

— «Шутите, шутите!» думалъ у окна мельницы Шервудъ.

Въ рк, въ это время, подошелъ только-что подъхавшій изъ другаго имнія, старшій Давыдовъ.

— Вотъ они, республиканцы! здравствуйте! — сказалъ онъ, дружески кланяясь и присаживаясь на берегу.

Часть купающихся уже одвалась.

— Что новаго? — спросилъ Поджіо.

— Это у васъ спрашивать, вы перестроители судебъ.

— Какое! мы военные!