Каменная месса

Только после того, как масштабная облава не принесла никаких результатов, с более чем недельным опозданием, святая, идентифицированная теперь как Елизавета Тюрингская, попала под подозрение. Газеты даже растиражировали фотографии переодетой женщины. Несмотря на активные меры, полиции не удалось её арестовать. Поздно, в который раз слишком поздно, следственные органы всерьёз восприняли информацию, которая вывела бы их по горячим следам на преступницу гораздо раньше. Молодой человек с собакой, который продавал журналы бездомным в центре города перед достопримечательностями, в том числе перед биржей, сразу после теракта всюду рассказывал, что он якобы видел «смешную святую», когда как раз шёл на работу, а на обратном пути «её уже не было, только коробка ещё была, на которой она стояла». Даже лежавший поблизости бездомный обратился к молодому человеку с собакой: «Ну ясно же. В коробке спрятали бомбу». Но кто поверит бродяге?

Всё это произошло одиннадцатого ноября, мрачным, пасмурным днём. Незадолго до наступления сумерек. Хотя моросило не сильно, говорили, что, вероятно, дождь прогнал святую. В спешке постамент — та зловещая коробка — был забыт. Так горячие следы простыли. Вскоре снова было объявлено, что за терактом стоят люди, которые находятся в международном розыске. Указания на подозреваемых и их организацию снова и снова вели на Ближний Восток, в гипотетических разговорах упорно всплывал Ливан. Мне было лучше знать.

Историю Али, наполовину казаха, и его семьи я послушал бы с удовольствием, когда с моей Утой, именуемой во внеслужебное время Юттой, ел чечевичный суп, в то время как она по кусочкам уплетала свой шницель. Но моя статуя, одетая в гражданское платье, не очень-то хотела распространяться об Али. Полагаю всё же, что дед Али по отцовской линии был настоящим поволжским немцем. Вся семья — крестьяне-меннониты[28] — сперва была депортирована в Сибирь, потом, после смерти Сталина, осела в Казахстане. Там отец Али мог жениться или вступить в любовную связь с настоящей казахской женщиной. Когда же Али, звавшегося тогда Гербертом, казахи оскорбляли как немца, отец Али вместе с сыном, как и многие другие, перебрались в Германию, где их оскорбляли уже как русских. Вот тут Али и вспомнил о своей мусульманской матери. Она осталась в Казахстане, где была её семья. Поскольку Али не хотел терпеть оскорблений ни как немец, ни как русский, он выучил арабский и увлёкся политикой.

Так или примерно так могла бы нашептать историю своего возлюбленного моя статуя, когда разделалась со шницелем. Но она созналась только в том, что при первой же возможности он снова хотел бы вернуться в казахские степи, а она отправилась бы за ним следом, несмотря ни на что.

Где ей суждено быть? Иногда я представляю её себе: на бескрайних просторах, стоящую неподвижно, укрытую до плеч конской накидкой. Взгляд её устремлён в никуда.

В Наумбурге я больше никогда не был. Может быть, в скором времени я и съезжу туда, как раньше, с моей женой. Мы пройдём через западные ворота к алтарной части собора, остановимся у хоров, посмотрим на статуи донаторов-основателей: Гербург и Реглинды, Дитмара и Вильгельма Камбургского, Тимо и Зиццо, госпожи Гепы и маркграфа, облокотившегося на свой меч, а рядом с ним — его супруги, у которой всё ещё есть основания, глядя поверх высоко поднятого ворота плаща, видеть всю начинённую опасностями современность, минувшие кошмары и наполненное ужасом будущее.

Может быть, тогда я расскажу жене всё или почти всё, что мне довелось пережить с Утой и что случилось со мной, когда я попал в поле зрения одной статуи.

Ульфсхале, 13 августа 2003

Послесловие переводчика

Писатели обладают редким даром — беседовать с нами из прошлого, предвидеть будущее, помогать осмыслить настоящее. Гюнтер Грасс (1927–2015) умел не только подчинять время своей фантазии, он создавал причудливую, зримую, необычную реальность, свободно сочетая в своём творчестве давно прошедшее и день сегодняшний — то, что, казалось бы, ещё не случилось, но уже готово стать историей.

Сегодня имя Грасса неотделимо не только от истории мировой литературы ХХ века. Перешагнув в новое столетие, он продолжает вести диалог с читателем, свидетельство тому — найденная в архивах писателя в 2019 году небольшая новелла, которая, вероятнее всего, создавалась для его «второй» масштабной автобиографической трилогии^{1}, а именно для романа «Луковица памяти».