Красные флаги с белым полумесяцем, навострившим зубцы на, казалось, давно покойную пятиконечную звездочку, а в остальном Анкара город как город. Правда, из нашего окна на девятом этаже видна далекая крепость – Кале. А на улицах как улицах попадаются чистильщики обуви, восседающие на низенькой скамеечке за раззолоченным жестяным алтарем. Но единственные здания, стремящиеся к небу не ради экономии места, это минареты.
Правда, и они, похоже, бетонные.
Хакан оптик. В кафе сеется прохладная водяная пыль, но автомобили и здесь такая же язва, как и всюду. Слабый уксус с медом – наслаждение с печалью. Кто подарит миру сахар, получит миндальную халву.
Народ здесь до крайности приветливый. Английского в основном не знают, но сразу же начинают собирать соседей, пока не найдут, кто тебя поймет, и потом смотрят на него с большим уважением. Однако гулять здесь негде, тем более по такой жаре. Разве что по магазинам – там неумолчно гудят кондиционеры. Моя неутомимая Пампушка, взявши с меня клятву без нее не преступать порога (сама она сыну из номера никогда не звонит) и для надежности приковав меня двумя ядрами – одно называется «карпуз» (арбуз), другое «кавун» (дыня), – отправляется на отобус (с тюркскими языками мне в чем-то проще, чем со славянскими: пантолон, куафер), однако напоследок защемляет дверью воздушную черную юбку до пят, которой она обзавелась из страха перед исламистами. Ей приходится вернуться, и она, чтобы смыть плохую примету, осматривает себя в высокое зеркало – в длинной юбке она обретает сходство со всеми императрицами сразу, не хватает только шлейфа с арапчатами. Не исключено, что и царицы перед зеркалом сразу же начинали оттягивать назад пухлые щечки. Правда, блузкой, в тон закладке инкрустированной каменными цветами, Виола обзавелась очень уж азиатской. Равно как и платком, уж очень фиолетовым.
– Никому не открывай! – напоследок напутствует она меня.
И я, наконец-то оставшись один, отдаюсь моей тайной страсти – отсекаю мир наушниками и в трехтысячный раз погружаюсь в золотую реку «Каста дива» Марии Каллас.
Но дивной красоты ее голоса мне мало, мне требуется еще и сеанс, как это называют уголовники: я запускаю на экране череду ее лиц, и даже не знаю, что меня околдовывает сильнее – голос или лицо. Глазам все-таки тоже кое-что открывается – другие глаза. Похоже, я впал в какую-то наркотическую зависимость – с каждым днем мне требуется все более и более сильная доза, а потому слишком быстрое возвращение моей спутницы вызывает у меня все более и более ощутимую досаду. Мне совестно, однако ничего с собою поделать не могу.
К счастью, на этот раз Виола отсутствовала так долго, что сеанс с Марией Каллас довел меня до изнеможения. И я даже начал скучать по своей толстушке.
А потом уже и беспокоиться.
Включил телевизор. И здесь, как и всюду, музыку и пение стремятся вытеснить вспышками света, кривляниями, и все равно гений каких-то забытых Орфеев пробивается сквозь все ужимки и прыжки морозцем по коже. Похоже, только у нас тупицы сумели стереть и самый след веков подлинности…
Не понимаю только, зачем я среди них торчу? Почему так долго не присоединяюсь к тому мраку, в котором растворились все, кого я любил и люблю? Этим я и свой Тадж-Махал сразу же вывел бы под крышу…
Однако вспомнил про исчезнувшую Виолу и перепугался не на шутку. Вроде бы зеленому человеку она ни к чему, но ведь неисповедимы пути исламистские…
Звонить, что ли, в полицию? И что сказать? Черная юбка, цветастая блузка, светлая стрижка под фиолетовым платком? Не надо впадать в панику, этим делу не поможешь.
Но кончилось тем, что я таки в нее впал. Принялся каждую минуту припадать к темному окну, хотя уже знал, что разглядеть мне удастся лишь сияющую в прожекторных лучах крепость Кале; затем я опустился до вышколенных турчанок на ресепшене – в полиции их обращение записали и обещали позвонить, когда что-нибудь выяснится, и мне стоило неимоверных усилий не теребить их каждые три минуты, но справляться лишь каждые полчаса, – словом, когда Виола появилась в дверях с рукой на фиолетовой перевязи, я испытал такое облегчение, за которое отдал бы любое счастье, – гора с плеч…
А рука – что такое рука в сравнении с жизнью!
Однако порыв прижать ее к груди я вовремя пресек, чтоб что-нибудь не повредить.
– Господи, милая, что с тобой?..
– Ничего, зайка, смещение сустава. И перелом лучевой кости, мне на рентгене показали, – она была бледная, осунувшаяся и растрепанная, однако, осторожно опускаясь на стул, старалась улыбаться и не выпускала из здоровой руки обсыпанный кунжутными семечками измятый бублик.
Ей почудилось, что ее преследует какой-то исламист в зеленой футболке, и она решила оторваться от него на светофоре: дождалась, когда все прошли, и уже на желтый свет кинулась бегом через улицу, чтобы проверить, не бросится ли кто следом. Проверить, однако, не удалось: когда она была в шаге от тротуара, а машины уже ринулись вперед, она наступила на край своей фундаменталистской юбки и полетела лицом прямо в поребрик.